Но вернемся к пресвитеру Иоанну. Если степное несторианское государство некогда послужило источником легенды, то откуда у исконных степняков взялось имя христианского владыки? Л. Н. Гумилёв пояснял: это всего лишь трансформация и приспособление к более привычному для европейцев звучанию какого-то незнакомого азиатского имени. Так, одного из предводителей каракитаев, согласно персидским источникам, звали Эниат, или Иннан; имя это легко переделывается в христианизированного Иоанна. Или: широко распространенный и не нуждающийся в переводе титул китайских князей звучит как «ван ». Монголы переняли это понятие, отождествив с собственным — хан (поучилось ван-хан ). Для европейцев же (включая и русских переписчиков) монголо-китайская терминология превратилась в христианскую ономастику, и «ван » превратился в Ивана (Иоанна ).
Одним словом, Гумилёв блестяще доказал, что тот пресвитер Иоанн, которого Европа, Русь и Византия приняли за реальность, является на самом деле фантомом .
[42] Но тем самым Лев Николаевич косвенно затронул еще одну — более общую и более болезненную проблему: история, которая всеми воспринимается как незыблемая наука, на самом деле может оказаться всего лишь мистификацией. Происходит же это оттого, что реальные события и факты, действительно некогда имевшие место, подменяются надуманными теоретическими конструкциями и безосновательными гипотезами.
Тем самым ученый — вольно или невольно — покусился на святая святых общественных наук, к которым по сложившейся классификации относилась и история. Поэтому совсем неудивительно, что критика в адрес более чем смелой книги Гумилёва не заставила себя ждать. Причем первый удар был сразу же нанесен из «главного орудия»: с развернутой, но бьющей мимо цели критикой книги о пресвитере Иоанне выступил один из самых авторитетных и заслуженных историков, директор Института археологии Академии наук СССР академик Борис Александрович Рыбаков (1908— 2001). Хлесткая рецензия маститого ученого, появившаяся в 1971 году в мартовском номере академического журнала «Вопросы истории», вовсе не представляла собой образец строгого научного анализа, это, скорее, кураж облеченного властью научного бюрократа, для которого исходный материал для заказанной зубодробительной рецензии готовит безымянная группа лизоблюдов из числа подчиненных научных сотрудников.
Особый гнев сановного академика в книге Гумилёва вызвала глава, посвященная нетривиальной трактовке «Слово о полку Игореве». По существу, против нее главным образом и было направлено острие разгромной рецензии (если не считать, конечно, полнейшего неприятия гумилёвской методологии). В чем же разошлись два классика (сейчас это совершенно ясно) отечественной науки? Действительно, Л. Н. Гумилёв предложил весьма экстравагантную и малоубедительную для большинства читателей интерпретации великого памятника древнерусской литературы.
По мнению Гумилёва, «Слово» представляет собой типичный политический памфлет, написанный не в XII, а в XIII веке и направленный в виде скрытых намеков против «протатарской политики» Александра Невского (подробнее об этом — ниже). Кроме того, в тексте «Слова» в закодированном виде содержится критика некоторых несторианских реалий. Как уже отмечалось, значительная часть монголов в момент их нападения на Русь исповедовала христианство несторианского толка. Остальные придерживались традиционных шаманских представлений (отсюда, кстати, по Гумилёву, образ «мыслена древа» в «Слове о полку Игореве» — типичный шаманский символ). Безымянный и якобы прозападнически настроенный автор древнерусского шедевра (этого Гумилёв не отрицал) вынужден был прибегнуть к «эзопову языку», так как опасался преследования со стороны русских князей и церковных иерархов, ориентировавшихся на союз с ордой.
Гумилёв считал, что за половцами «Слова о полку Игореве» в действительности скрываются татары. Преображение реальных исторических субъектов в образы-символы — характерный литературный и методологический прием средневекового миросозерцания. При этом Гумилёв указывает на бесспорный факт — полнейшее расхождение между реальным историческим событием и его отображением в классическом эпосе «Песнь о Роланде», где описывается гибель знаменитого французского рыцаря в битве с сарацинами. На самом деле Роланд погиб не от мусульманского меча, а в результате нападения из засады христианского отряда баскских партизан. Увлеченный своей идеей, которая, к слову сказать, до сих пор мало кого убеждает, Гумилёв почему-то прошел мимо того самоочевидного факта, что главный герой «Слова» — князь Игорь (безотносительно, как расценивать и истолковывать поэтическое повествование о нем) — является типичным пассионарием , способным воодушевить и повести за собой массу людей.
* * *
Но вернемся к легенде о пресвитере Иоанне. Ясно, что она интересовала Гумилёва не сама по себе; она нужна была ему, чтобы досконально разобраться в некоторых сложных перипетиях истории Великой степи. Так, его с давних пор занимал вопрос: почему в пустынных степях Монголии внезапно и чуть ли не на пустом месте возникла могучая империя Чингисхана, которая в течение ста лет быстро распалась на самостоятельные части? И как могло случиться, что немногочисленные монгольские племена, численность которых никогда не превышала миллиона человек, сумели не просто объединиться и создать самую непобедимую армию Евразии, но и сокрушить (к тому же в войнах на три фронта ) самые могущественные государства той эпохи, чье население на порядки превышало численность самих монголов. (К примеру, в завоеванном монголами Северном и Южном Китае проживало в то время около 100 миллионов человек в среднеазиатских владениях разгромленных Хорезмшахов – 20 миллионов, в завоеванных русских княжествах — около 10 миллионов. А были ведь еще Тангутское государство Иран, Багдадский халифат и др.) Монгольское конное войско никогда не превышало трехсот тысяч человек (да и то с учетом рекрутов из завоеванных стран), к тому же действовало оно отдельными армиями в разных частях света (Сам Гумилёв называл гораздо меньшую цифру, объясняя, что конная армия кочевников, если она превышает 100 тысяч не в состоянии прокормить себя и лошадей.)
На эти и аналогичные вопросы Л. Н. Гумилёв ответил в дальнейших своих исследованиях и публикациях. При этом в центре проблемы по вполне понятным причинам оказалась личность Чингисхана – одного из величайших завоевателей всех времен и народов.
Интерлюдия 2
ЧИНГИСХАН
Согласно семейной легенде, не подтвержденной, однако, документально, по материнской линии Лев Николаевич вполне мог считать себя потомком рода Чингизидов. Вот что говорится в одной из записных книжек Анны Андреевны: «Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, этим, как повествует Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. Этот Ахмат, как известно, был Чингизидом. Одна из княжон Ахматовых, Прасковья Егоровна, в XVIII в. вышла замуж за богатого и знатного сибирского помещика Мотовилова. Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь, Анна Егоровна – моя бабушка. Она умерла, когда маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной».
