Книга Лев Гумилев, страница 8. Автор книги Валерий Демин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лев Гумилев»

Cтраница 8

Лучше всего, пожалуй, понимала сложившуюся ситуацию свекровь Ахматовой — Анна Ивановна, бабушка Лёвы. Что такое поэт, она знала не понаслышке — сама вырастила выдающегося деятеля русской литературы. По собственному признанию Льва, с любимой бабушкой ему было куда интересней, чем со сверстниками. Ни одного упрека или жалобы не найти в письмах А. И. Гумилёвой к А. А. Ахматовой которую продолжала считать своей снохой, а письма к ней по-прежнему подписывала «любящая тебя мама». (Анна Андреевна тоже любила бывшую свекровь и обращалась к ней в письмах не иначе как «Милая Мама» или «Дорогая моя Мамочка» и подписывалась «Твоя Аня».) Между тем само время — лучший лекарь — давно залечило тяжелые раны и отправило в небытие то, что некогда разделяло мать и сына — Анну Андреевну и Льва Николаевича. Их примирили не жизнь или смерть — их примирило БЕССМЕРТИЕ.

В конце 1930-х — начале 1940-х годов Ахматова сочинила стихотворное завещание. В нем она, предвидя свою посмертную славу, просила поставить ей памятник в том месте, где она когда-то провела много дней, выстаивая огромные очереди с передачей для осужденного сына:


<…> А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем: не ставить его
Ни около моря, где я родилась
(Последняя с морем разорвана связь),
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных «марусь»,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век
Как слезы струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть хулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.

Думается, памятник такой все же поставят, и именно в том месте, на которое она сама указала. И будет памятник тот воздвигнут не только самой великой поэтессе, но и ее самоотверженной материнской любви — такой, как она ее понимала…

Многочисленные недруги и недоброжелатели обвиняли Анну Андреевну в отсутствии у нее материнского чувства. Можно ли поверить, что это утверждение относится к поэту, написавшему такие искренние и проникновенные стихи о детях блокадного Ленинграда?


Щели в саду вырыты,
Не горят огни.
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Под землей не дышится,
Боль сверлит висок,
Сквозь бомбежку слышится
Детский голосок.

А ее воображаемый разговор из эвакуационного среднеазиатского далека с соседским мальчиком по квартире в Фонтанном доме, которого она считала погибшим во время бомбежки:


Постучи кулачком — я открою.
Я тебе открывала всегда.
Я теперь за высокой горою,
За пустыней, за ветром и зноем,
Но тебя не предам никогда…
Твоего я не слышала стона.
Хлеба ты у меня не просил.
Принеси же мне ветку клена
Или просто травинок зеленых,
Как ты прошлой весной приносил.
Принеси же мне горсточку чистой,
Нашей невской студеной воды,
И с головки твоей золотистой
Я кровавые смою следы.

Такие стихи могла написать только Великая Мать — Мать с большой буквы. А в словах «тебя не предам никогда» явственно слышится также и обращение к сыну…


* * *

Анна Андреевна с самого начала понимала, что не сможет стать сыну заботливой матерью. Но такова уж, видимо, судьба великих поэтесс. Сложные, противоречивые чувства раздирали ее на части. В декадентских традициях она даже готовила себя к смерти, о чем свидетельствует стихотворение, включенное в сборник «Белая стая» (1915 год) и обращенное к трехлетнему Льву:


Буду тихо на погосте
Под доской дубовой спать,
Будешь, милый, к маме в гости
В воскресенье прибегать —
Через речку и по горке,
Так что взрослым не догнать,
Издалека, мальчик зоркий,
Будешь крест мой узнавать.
Знаю, милый, можешь мало
Обо мне припоминать:
Не бранила, не ласкала,
Не водила причащать.

В «Колыбельной», написанной в том же 1915 году она побоялась дать себе самую суровую и безжалостную оценку: «<…> Спи, мой тихий у спи, мой мальчик, / Я дурная мать .» За сим следует страшное предсказание: «Было горе, будет горе / Горю нет конца, / Да хранит святой Егорий / Твоего отца». Отца святой Георгий (Егорий) не уберег, сын же сполна изведал такого горя, которого хватило бы не на одну жизнь Трагическую судьбу Льва Гумилёва провидчески почувствовала и предрекла другая великая поэтесса Серебряного века — Марина Цветаева. В 1916 году в стихах, обращенных к Анне Ахматовой (Лёве тогда было только четыре года), она писала:


Имя ребенка — Лев,
Матери — Анна.
В имени его — гнев,
В материнском — тишь.
Волосом — он — рыж —
Голова тюльпана! —
Что ж — осанна! —
Маленькому царю. <…>

И далее — совсем уж зловещие слова:


Рыжий львеныш
С глазами зелеными,
Страшное наследье тебе нести!
Северный Океан и Южный
И нить жемчужных
Черных четок — в твоей горсти!

Не менее категоричен был и Осип Мандельштам, также провидчески увидавший в горсти юного Льва Гумилёва «черные четки». Анне Андреевне же он сказал о сыне: «Вам будет трудно его уберечь, в нем есть ГИБЕЛЬНОСТЬ». Мудрыми воспитателями Льва во все времена являлись КНИГИ. Сначала ему регулярно и помногу читала бабушка, но уже в семь лет он научился читать сам. По счастью, общественная библиотека в Бежецке оказалась не разоренной. Поначалу Лёву Гумилёва, как и многих детей, увлекали книги Жюля Верна, Майн Рида, Фенимора Купера, Александра Дюма, Вальтера Скотта, Луи Буссенара, Гюстава Эмара, Роберта Льюиса Стивенсона, Джека Лондона, Герберта Уэллса, Конан Дойла и др. Лев любил читать приключенческие и исторические романы, сидя на леопардовой шкуре, привезенной Николаем Степановичем из Африки. Большинство его стихотворений мальчик, обладавший феноменальной памятью, знал наизусть, в частности, о собственноручно убитом отцом леопарде:

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация