Альфред Э. Смит, которого эта речь вывела в кандидаты на пост президента, отличался от Рузвельта как небо от земли — и, вероятнее всего, именно поэтому Рузвельта уполномочили произнести предвыборную речь на пользу Смита. В 1920–х годах они поначалу являлись осторожными союзниками, а в 1930–х, когда Рузвельт стал явным фаворитом, превратились в истых врагов. Смит был старше Рузвельта на восемь лет. Он был мальчиком из бедной семьи, которая жила в центральной части улицы Бауери
[32], в Нижнем Ист — Сайде, Манхеттен. Одним из неизгладимых воспоминаний детства Смита стало строительство Бруклинского моста. Несмотря на фамилию, он имел далеко не англо — саксонские корни, не говоря уже о староголландских. По материнской линии он был ирландцем. Единственной точкой соприкосновения с Рузвельтами являлся дед по материнской линии, который много лет проработал помощником портного в мастерской Brooks Brothers,где одевалась почтенная политическая элита — ФДР, в том числе, через много лет часто приобретал там свою одежду. По линии отца Смит унаследовал, главным образом, итальянскую кровь, хотя его бабушка была немкой. Он представлял собою типичный продукт «плавильного котла» Нью — Йорка конца девятнадцатого столетия.
В Олбани, штат Нью — Йорк, он зарекомендовал себя как харизматичная личность, проявив черты прогрессивного политика, продолжая направление, избранное администрацией 1904 года. К 1924 году у него за плечами уже были два срока (с интервалом) на посту губернатора штата. Он снискал доверие и преданность такого союзника как Фрэнсис Перкинс, которая, спустя некоторое время, стала одним из наиболее прогрессивных и успешных членов Кабинета министров ФДР (министр труда США с 1933 по 1945 гг.). С энтузиазмом работала в его команде, когда он в четвертый раз баллотировался на пост губернатора в том же 1924 году, и Элеонора Рузвельт. Но Смит в глазах общественности был фигурой неоднозначной. Он не апеллировал к сельской Америке. Он, католик, тем не менее, был ярым противником «сухого закона»; каждой деталью своей одежды он нарочито подчеркивал свою принадлежность к городским денди. Предвыборная песня его кампании «Тротуары Нью — Йорка» явно не пришлась по вкусу в штатах на запад от Аллеганских гор. В результате на съезде Демократическая партия оказалась безнадежно расколотой. Вот почему было аж 103 голосования. Впрочем, Рузвельт имел все причины, кроме необходимости вновь формировать собственный политический задел, быть довольным тем, что он выступал с предвыборной речью Смита.
По поводу этой речи существовало два сомнительных обстоятельства. Во — первых, являлся ли Рузвельт единоличным автором этой речи или глава предвыборной кампании Смита судья Джозеф М. Проскауэр написал большую ее часть. Однако не вызывает сомнений тот факт, что именно Проскауэр предложил известные последние строки из стихотворения У. Вордсворта
[33]« This is the happy Warrior; this is he / That every man in arms should wish to be»
[34], которые поначалу ФДР назвал слишком высокопарными. Во — вторых, вызывала сомнение продолжительность речи. Один источник говорит о семнадцати минутах, другой — о тридцати четырех. Однако они оба подтверждают сильное проявление эмоций в зале, когда Рузвельт впервые произнес имя Смита. Первым несомненным фактом является то, что Франклин Рузвельт прилагал титанические усилия, чтобы взобраться на трибуну на костылях, опираясь на своего старшего сына шестнадцати лет. Вторым таким несомненным фактом является то, что едва только он оказался за трибуной, как сразу завладевал вниманием аудитории и имел оглушительный успех. Даже критически настроенный политический обозреватель Уолтер Липпман писал (вероятнее всего, адресуя свои слова Рузвельту), что это — «прекрасно по настроению и манере исполнения, да и невероятно убедительно», а Смит подтверждал, что Рузвельт был самой выразительной фигурой на съезде.
ФДР не добился выдвижения Смита кандидатом в президенты США от партии — после своей речи он мог с легкостью заполучить ее сам — но тем самым он уберег Смита от жестокого поражения и проложил ему путь к следующим выборам, 1928 года, после еще двух сроков успешного пребывания на посту губернатора штата Нью — Йорк. Тем самым Рузвельт создал вакансию, которая помогла ему самому баллотироваться на пост губернатора штата Нью — Йорк. Еще больше поражает тот факт, что ФДР смог вернуться на национальную политическую арену и совершил это с шумным успехом.
Глава 3 Путь из Олбани в Белый дом
О жизни Рузвельта с 1924 по 1928 гг. имеется немного сведений. За это время произошло меньше событий, чем в любой другой четырехлетний период и, таким образом, в ретроспективе, это время, кажется, пролетело чрезвычайно быстро, хотя, вполне может быть, что сами эти годы, как тогда казалось, тянулись медленно. Словом сказать, в его жизни того времени было четыре основных момента. Первое место отводилось попыткам, в высшей степени утопическим, вернуть полную подвижность ногам. С этой целью зимнее время (а иногда и другие времена года) он проводил, большей частью, на обветшалом курорте Уорм — Спрингс, на западе штата Джорджия, который он открыл для себя в 1924 году. Уорм — Спрингс, расположенный примерно в восьмидесяти милях к югу от Атланты, рядом с границей штата Алабама, поспешно заменил долгие морские путешествия в субтропических водах Флориды, которые составляли его прежнюю привычку.
В то же время Рузвельт от случая к случаю наведывался в Нью — Йорк для поддержания деловой активности предприятия. Его фирма по страхованию поручительских обязательств Fidelity and Deposit держалась на плаву, главным образом, благодаря умелому использованию связей, установленных во времена бурной политической деятельности, которые были важны для специфики страхового дела. Он также не смог избежать искушения того десятилетия и принял участие в нескольких крайне рискованных и рассчитанных на быструю наживу предприятиях, причем некоторые из них были связаны с основанием компаний, создающих новую продукцию весьма сомнительного характера. Большинство потерпели крах, очевидно, тем самым сократив прибыль, полученную от Fidelity and Deposit,что ярко иллюстрирует выводимый логически общий принцип, что существует едва ли не обратная связь — если бы не теория Джона Мейнарда Кейнса — между теми, кто способствует эффективности национальной экономики и теми, кого интересует личная выгода.
Третьим аспектом этих лет является тот факт, что Элеонора создала для себя жизнь, все более независимую от Франклина, однако в какой‑то степени посвященную его интересам в том смысле, что она неустанно работала на Демократическую партию в штате Нью — Йорк. Она также взяла на себя ответственность за поддержание политических контактов ФДР, заявляла об их позиции, а также приглашала наиболее популярных деятелей к супругу в Уорм — Спрингс. Элеонора собрала вокруг себя обширную группу женщин, дух товарищества которых запечатлен на фотографии того времени. Названный в честь ее любимого, но непутевого отца, ее второй выживший сын Эллиот (который унаследовал, по крайней мере, некоторые из плохих привычек Эллиота — старшего, а по сему не может всецело являться благонадежным свидетелем тех событий, несмотря на теплые отношения с матерью), тем не менее, характеризуя эту группу, заявляет, что Элеонора «была вынуждена объединиться с разочарованными подругами по несчастью — женщинами, которые, как и она сама, не смогли найти общий язык с противоположным полом». Однако самые близкие отношения Элеоноры такого характера, с журналисткой Лореной Хикок, которая брала у нее интервью во время предвыборной кампании в президенты 1932 года и которая с тех пор стала ее неразлучным спутником, начались не раньше этого года.
