Обвинение в тайной договоренности с австрийцами, о котором говорилось в связи с осадой Вены, мы можем отбросить, так как для него недостаточно данных. Что бы выиграл Ибрагим, согласившись на деньги или почести от Карла? Разве мог Карл дать ему хотя бы половину того, чем пожаловал его султан? Аналогичное обвинение, высказанное Искендером Челеби перед эшафотом, – якобы персы золотом подкупили Ибрагима, чтобы он совершил покушение на султана, – не выдерживает критики по следующим причинам: во-первых, отсутствуют какие бы то ни было другие свидетели, кроме Искендера, во-вторых, нельзя доверять свидетельству самого заклятого и смертельного врага, и, в-третьих, персы не в состоянии были предложить Ибрагиму ничего сравнимого с богатством и властью, которыми он обладал в качестве великого визиря.
Думаю, можно уверенно отмести обвинения в подкупе Ибрагима персами или австрийцами. Но остается еще самое серьезное обвинение. Хотел ли он свергнуть своего повелителя и сам стать султаном? И снова источники молчат или говорят двусмысленно. Давайте справимся у турецких историков. «Он попал в сеть фантазии о монаршей власти и положении», – говорит Осман-заде, и, возможно, он имеет в виду не более чем манию величия, признаки которой проявлялись у визиря. Садулла Саид-эфенди выражается так же туманно: «Возможно, Ибрагим запутался в сети мыслей о сотовариществе с султаном». Шереф считал смерть Ибрагима справедливым наказанием за то, как он поступил с Искендером, но обходится без категорических обвинений. Венецианцы лишь очень невразумительно говорят, что «он любил себя больше своего господина и желал единолично владеть миром, где пользовался большим уважением».
Гийом Постель берет некоторые обвинения против Ибрагима и разбирает их следующим образом: 1. Соучастие вместе с дефтердаром в грабежах и мародерстве. С этим Постель соглашается, рассказывая, сколько награбил Ибрагим во всех своих походах.
2. То, что он был христианином. У нас нет необходимости углубляться в этот вопрос.
3. Договоренности с императором. 4. Договоренности с шахом Персии. 5. Желание стать султаном. 6. Желание посадить на трон сына Сулеймана Мустафу. По мнению Постеля, Ибрагим определенно не имел договоренностей с императором, и это доказывается тем, что Карл не воспользовался беспрецедентной возможностью напасть на Турцию, когда та вела войну с Персией. Аргумент кажется нам убедительным. Кроме того, Постель прибавляет слабый довод, что Ибрагим не выносил, когда при нем говорили об императоре. Обвинение в связях с шахом возникло из-за первых потерь в персидской кампании, и Постель его отметает, потому что Ибрагим в них не виноват. Обвинять его в желании посадить на трон Мустафу безосновательно и бессмысленно, поскольку великий визирь ничего бы не выиграл от такой перемены. Что касается обвинения в желании самому сесть на трон, то Постель опровергает его одним доводом: это было слишком опасно, чтобы даже пытаться.
В отсутствие каких-либо фактов, говорящих о том, что Ибрагим хотел узурпировать трон, мы можем рассуждать только о вероятностях. Это правда, что он любил власть и был очень честолюбив. Был ли он настолько безумен, чтобы думать, будто он мог бы сменить Сулеймана на троне, который до тех пор занимали исключительно представители династии Османа, и будто он мог бы удержаться на нем наперекор возмущению народа, мусульманского до глубины души, а также и армии и религиозных вождей; мог ли он настолько потерять разум, чтобы думать, будто он, будучи рабом и родившись христианином, может занять более выгодное положение, чем то, которое он уже занимал по милости Сулеймана, – на эти вопросы мы можем ответить только тем, что в государственных делах он по-прежнему показывал ясный и хладнокровный ум. Если он и забыл о верности своему повелителю и другу, то это похоронено вместе с ним в галатском монастыре.
Блестящий путь Ибрагима-паши оборвался. Каковы были результаты тринадцати лет его власти? Он привел турецких солдат к вратам Вены на западе, Багдада и Тебриза на востоке, его почти неизменно успешное военное руководство внесло свой вклад в великую славу османской армии. И в одиночку, и под началом султана он показал себя способным стратегом и бесстрашным воином. Он установил дипломатические отношения с Европой, одним из его наименьших свершений был первый договор с французами, и он показал себя умным, верным интересам Сулеймана и сильным, если и не очень тонким дипломатом. В роли администратора он мудро использовал свое короткое пребывание в Египте, он управлял Румелией умело и уверенно, даже если и не сумел заметно подняться над уровнем своего времени. В нем было достоинство, внушительность и блеск, которые он делил со своим государем султаном. Он, конечно, не забывал о своих интересах, приобрел огромное богатство и влияние, но нет никаких доказательств, что он когда-либо пренебрегал интересами господина, и он не раз доказывал свою верность и неподкупность.
Значение Ибрагима в турецкой истории отчасти в том, какие грандиозные дипломатические перемены и завоевания он осуществил вместе с Сулейманом, отчасти в том, что он был первым великим визирем из народа, который обладал огромной властью, и что с него началось правление визирей и фаворитов, сыгравших важную роль в последующей истории Турции. Хотя мы и признаем опасности фаворитизма, однако мы должны признать, что Турция имела гораздо больше возможностей при таких способных визирях, как Соколлу Мех мед-паша и Кёпрюлю, чем под властью случайных султанов Османской династии, которые после Сулеймана Великолепного дали стране мало великих правителей.
Западу история Ибрагима интересна не только тем, что Турция вошла в дружественный контакт с Европой, но, может быть, больше тем, что она является ярчайшей и подробнейшей иллюстрацией любопытных аномалий, романтических возможностей и странностей турецкого режима, и еще тем светом, который жизнь Ибрагима проливает на европейских правителей и армии той эпохи.
