Все в их позиции возмущало Эссекса и его сторонников — «партию войны». Они взывали к патриотизму, протестантскому долгу, стращали испанской католической угрозой. Громкой фразой никого нельзя было обмануть, все, причастные к политике, — и англичане, и иностранные дипломаты, — единодушно полагали, что Эссекс защищает узкие корпоративные цели и интересы профессиональных военных. По мнению французского посла де Мэсса, «граф Эссекс, без сомнения, не имеет стремления к миру, будучи молод и честолюбив. Он понимает, что если будет заключен мир, у него не будет больше средств поддерживать свою репутацию у народа и знати». Ему вторил посол Венеции Контарини, убежденный, что граф настаивает на том, «что не следует заключать мира с Испанией, по-видимому, ради того, чтобы всегда быть вооруженным и иметь большую свиту сторонников». Эссекс и не скрывал своих симпатий к воинственному дворянству. В 1598 году он выпустил в свет памфлет «Апология войны», где писал: «Я люблю их, ибо они — лучшая броня Англии в обороне и ее оружие в наступлении». Это была правда, но не вся. Другая ее сторона виделась современникам так: эти «необеспеченные, грубые, распущенные, невежественные и низкие люди — полковники, капитаны, лейтенанты, сержанты и другие офицеры — сделали свои должности прибыльным делом и, невзирая на долг и совесть, торгуют кровью и жизнями своих солдат, чтобы обеспечить свою расточительность и злоупотребления».
Привести к общему знаменателю позиции партий «мира» и «войны» представлялось решительно невозможным. Оставалось лишь ждать, какая из них одержит верх, склонив на свою сторону чашу весов, находившихся в руках королевы, ибо за ней, как всегда, было последнее слово. Чтобы повлиять на свою госпожу, Эссекс решил прибегнуть к изысканной форме пропаганды. На турнире 17 ноября он преподнес ей щит с символическим и исполненным горького смысла изображением: на весах перо секретаря перевешивает пушку — намек на то, что «длинные мантии» одерживают верх над воплощением чести и благородства. В последний раз к его голосу присоединился голос Уолтера Рэли, тоже принадлежавшего к «партии войны». Уже после смерти королевы Елизаветы он с горечью писал: «Если бы королева верила своим военным так же, как своим секретарям… мы разбили бы эту великую империю на куски и превратили бы ее королей в повелителей фиг и апельсинов, кем они и были в прежние времена».
Пока в Тайном совете шли дебаты о том, стоит ли англичанам сесть за стол переговоров во Франции, где Генрих IV собирался подписывать мир с испанцами, и поставить под договором свои подписи, Елизавета молча выслушивала обе стороны, размышляла и подсчитывала. Берли приводил веские аргументы: английский плебс склонен к мятежам и ненавидит знать, надежда на военные субсидии от сословий королевства слаба, соседи со всех сторон ненадежны, силы Испании далеко не исчерпаны, в то время как английская казна опустошена, опасности войны непредсказуемы, а расходы на нее нескончаемы. Эссекс горячился и заявлял, что из-за вероломства испанцев, их имперских замашек и преследований истинной веры мир, заключенный с Испанией, будет позорным и ненадежным. Утомленный старик Берли внимательно посмотрел на своего оппонента и ответил на латыни: «Тот, кто жаждет крови, сам не проживет долго». Он и на этот раз не ошибся в своем пророчестве.
Летом 1598 года королева пребывала в раздражении. Она хотела мира, но все-таки не подписывала его, делая уступку Эссексу и его партии. А со всех сторон подступали все новые проблемы, и одной из них был мятеж в соседней Ирландии, которую англичане уже много веков подряд силились подчинить своему господству. Туда следовало немедленно послать армию, но прежде требовалось назначить главнокомандующего. Эссекс был самой подходящей кандидатурой, но не хотел ехать, оставляя за спиной могущественных противников, способных в его отсутствие повлиять на королеву и убедить ее подписать мир. Однако он не желал и видеть кого-нибудь другого во главе армии. Время уходило, все теряли терпение, и наконец нарыв прорвался: во время споров о будущем лорде-депутате Ирландии Эссекс повернулся к королеве спиной и довольно отчетливо пробормотал, что «ее условия так же кривы, как и ее корсет». Елизавета в ее шестьдесят пять лет не утратила ни остроты слуха, ни быстроты реакции и немедленно наградила фаворита звонкой пощечиной. Граф непроизвольно схватился за шпагу, воскликнув, что не стерпел бы такого даже от самого Генриха VIII. Его, разумеется, удержали и увели, а через несколько дней последовало примирение, но ни одна из сторон при этом не верила в искренность другой. Неизвестно, что более задело королеву — оскорбительное упоминание о «кривом корсете» или что ее собственный подданный осмелился поставить ее ниже Генриха VIII. Эссекс, как и все остальные фавориты, допускал ошибку, видя в ней лишь обыкновенную капризную женщину, вознесенную на трон. Она же могла в любой момент отбросить игру во флирт, ибо была государыней по призванию.
Проклятое лето 1598 года продолжало приносить ей новые беды. 4 августа умер лорд Уильям Берли. Ее Дух, ее самый верный советчик и друг, покинул ее. В течение тридцати девяти лет они составляли удивительный дуэт и вместе вели страну через опасности и рифы. Он был ее внутренним голосом, вторым «я», заставляя видеть оборотную сторону всех вещей. Отныне она оставалась один на один со всеми своими сомнениями.
После смерти лорда Уильяма оказалась вакантной должность лорда-хранителя печати — один из важнейших постов в королевстве. Двое стремились заполучить его — сын Берли, государственный секретарь Роберт Сесил, и другой Роберт, Эссекс. Королева не колебалась ни минуты: она отослала фаворита воевать в Ирландию, передала государственную печать престарелому лорду Эджертону, а Сесилу вверила все дела его покойного отца. Она знала цену деловым качествам своих людей и никогда не смешивала приятную игру с делом.
Падение Икара
24 марта 1592 года граф Эссекс покидал Лондон во главе двадцатитысячного войска, отправляясь усмирять ирландских мятежников. Его провожала ликующая толпа, поэты подносили к стремени героя свои творения — «На искоренение зловредного мятежа», «Пожелание счастливого пути», «Приветствие по возвращении домой». В толпе зрителей за графом наблюдал уже достаточно известный в театральных и придворных кругах драматург и актер Уильям Шекспир. Они с графом были хорошо знакомы, так как лучший друг Эссекса граф Саутгемптон покровительствовал Шекспиру и труппа «Глобуса» не раз играла для своих патронов в Эссекс-хаусе или в Друри у Саутгемптона. В это время Шекспир работал над «Генрихом V» и, вернувшись домой, включил в пролог несколько строк, предвкушая картину победного возвращения англичан из Ирландии:
Когда бы королевский полководец
Вернулся из похода в добрый час
(Случись скорее это нам на радость!),
Мятеж ирландский поразив мечом,
Какие толпы, город покидая,
Его встречали б!..
Увы, его надежды не оправдались. Ирландия стала могилой для тысяч английских солдат и полководческой славы Эссекса. Там же в его воспаленном мозгу зародилась идея антиправительственного заговора. Он знал, что утратил доверие королевы, и постоянно жаловался, приписывая это проискам врагов. Многие опасались, что, наделенный чрезвычайными полномочиями лорда-депутата Ирландии, главнокомандующего армией и флотом, имея под рукой огромную и хорошо укомплектованную армию, Эссекс при его неукротимом характере станет слишком грозной политической силой. Говорили, что с такой армией можно не только разгромить мятежников, но и завоевать саму Испанию, поддерживавшую ирландцев. Однако Англия была несравнимо ближе Испании… Придворные доброжелатели предостерегали тех, кто отправлялся с Эссексом, от неверных шагов, предупреждали, что за ними будет вестись слежка — в армии было полно соглядатаев Сесила.
