Врезалось в память, как была извлечена подборка журнала Элио Витторини «Политекнико». Именины души…
О том, как я со всем этим богатством расставалась, я уже рассказывала. Врагу своему такого не пожелаю. Хочется надеяться, что эти книги с моими заметками на полях, подчёркиваниями, вопросительными и восклицательными знаками – ведь я считала, что они мои навек – целы и читаются.
3
– Вы были знакомы с Солженицыным?
Шапочно.
В тот вечер в Московской консерватории исполняли новую симфонию Шостаковича, на стихи французских поэтов. Усаживаясь на свои места в пятом ряду, мы с Семёном обнаружили рядом с нами знакомого дипломата, первого секретаря мексиканского посольства. Пока Семён с мексиканцем обменивались положенными в таких случаях репликами, я увидела: в четвёртом ряду пробираются на свои места Солженицын с (первой) женой. Он садится передо мной, она по его правую руку.
У меня резко участился пульс, в голове пронеслось: «Он! Или кто-то похожий на него? Нет, нет, это он!» В отличной форме, румяный, ясноглазый, подтянутый… «Или я ошибаюсь? Бибиси, Свобода, Голос Америки регулярно сообщают, что затравленного, бездомного Солженицына приютил у себя на даче в Жуковке Ростропович, и что он живёт там у него, во флигеле шофёра, безвыходно, затворником»…
Сеня перехватил мой взгляд, встрепенулся и молча кивнул в знак согласия. От мексиканца наша мимика не укрылась, но он сделал свой вывод:
– Вы ошибаетесь… Солженицын в общественных местах не показывается…
Симфонию Шостаковича я слушала рассеянно. С трудом дождалась конца первого отделения и, когда Солженицын встал, звонко объявила:
– Александр Исаевич, мы счастливы, что вы сегодня здесь, с нами!
– А вы кто? – деловито поинтересовался он.
– Я переводчик итальянской художественной литературы Юлия Добровольская.
– Как удачно! – и он вынул записную книжку, – у меня есть кому переводить с английского, с французского, с немецкого, а с итальянского некому. Давайте я запишу ваш телефон!
Я продиктовала ему номер телефона, и мы попрощались, обменялись рукопожатием. Он было развернулся и начал пробираться к проходу, где его уже ждал Шостакович, но сидевшая перед ним в третьем ряду женщина со славным лицом его остановила:
– Александр Исаевич, какое счастье, что вы здесь, с нами!
– А вы кто?
– Я журналистка, Надежда Порудоминская. (Мы тогда с Порудоминскими ещё не были знакомы).
Первый, кто нам встретился в фойе, был Витя Гольданский с Милочкой.
– Знаете, кто здесь сегодня? Солженицын!
– Не выдумывай, этого не может быть! – самоуверенно поставил меня на место будущий академик. А сам кинулся проверять и удостоверился, что Солженицын с Шостаковичем в кабинете директора. Весть во мгновение ока облетела консерваторию. Когда кончился перерыв, входившего в зал запрещённого писателя встретил шквал аплодисментов. После концерта, уже «рассекреченный», он присел к круглому столу в глубине фойе, где выстроилась очередь за автографом.
4
– Что стоит за словами Карло Бенедетти «повёл себя, как кролик перед удавом» (в главе «Скрипка Бейлиной»)?
Начну издалека. Бонкио и Гарритано, соответственно директор и замдиректор итальянского коммунистического издательства «Эдитори риунити», после очередного визита в секретариат Союза советских писателей попросили меня «по-товарищески» рассеять их сомнения насчёт рекомендованных для перевода и издания книг.
– Вам рекомендовали «секретарскую литературу», то, что сочиняют и печатают миллионными тиражами секретари СП СССР, – объяснила я.
– Как же быть? Помоги!
Я набросала им список последних книг новомирских авторов. С тех пор заглянуть после Поварской на улицу Горького 8 у Бонкио и Гарритано вошло в привычку.
Отступление. Однажды Бонкио позвонил мне из «Националя»:
– Я совсем было собрался к тебе, но меня не выпустили из гостиницы. Не можешь ли ты прийти ко мне?
После долгих, унизительных объяснений со швейцаром у входа и с дежурной по этажу, в сопровождении этой последней, я добралась, наконец, до номера Бонкио. Удостоверившись, что иностранец – страшно сказать! – меня ждёт, дверь номера распахнута, дежурная нехотя удалилась.
Бонкио с места в карьер потянул меня на балкон:
– Что это?
Манежная площадь была запружена чёрной толпой, плотной толпой мужчин в чёрном. Вокруг наряды милиции.
– Кто эти люди? – добивался от меня встревоженный Бонкио.
Я не знала. Узнала только из ночной передачи «Голоса Америки»: это были немцы Поволжья, добивавшиеся разрешения на выезд в Германию.
Ближе к делу. Бонкио и Гарритано давно хотелось познакомиться с Лилей Брик.
– Мой Маяковский – ваш, но при условии, что переводить будет Юля! – заявила Лиля Юрьевна тоном, не терпящим возражений.
Возразить пришлось мне.
– Лилечка, советским переводчикам запрещено сотрудничать с иностранными издательствами.
– Значит, дело не пойдёт! – отрезала Лиля.
Выход нашёл сопровождавший гостей корреспондент газеты итальянских коммунистов «Унита» Карло Бенедетти:
– Давайте разделим текст на части, я к каждой части подверстаю вопрос, получится интервью, а интервью переводить для заграницы разрешается.
На том и порешили.
Карло стал приезжать ко мне с машинкой (у меня машинки с латинским шрифтом не было, и в продаже – тоже), я ему диктовала перевод, он убирал шероховатости, работа спорилась. Вдруг, примерно на половине, Карло исчез – нет дома, телефон не отвечает. Время идёт, Бонкио звонит, тормошит, но все материалы у Карло, а Карло как сквозь землю провалился. В конце концов у Бонкио лопнуло терпение, он прилетел в Москву, выкурил Карло, и перевод с грехом пополам был закончен.
Когда книжка вышла, Карло отвёз авторские экземпляры Лиле в Переделкино.
Лиля, после перелома шейки бедра, уже не вставала. Месяца за два до этого она призналась, что никогда не ждала выхода книги с таким нетерпением, как в этот раз. Странно прозвучала её фраза:
– Вот дождусь итальянской книжки и всё!
– Что значит «всё»? – неуклюже полезла я с расспросами, но Лиля разговор замяла.
И вот книжка «Con Majakovskij” («С Маяковским») у неё в руках.
– Хватай такси, – звонит мне Василий Абгарович часов в десять вечера, – и приезжай обмывать!
Карло сидел у постели Лили, Вася разлил шампанское, Лиля тоже пригубила. Она сияла.
В машине, по дороге домой, я не удержалась от вопроса, который Карло наверняка предвидел:
– Всё-таки объясни мне, что с тобой стряслось!
