Юлия едва успела приземлиться в Италии, Разгон (благо, подвернулась надежная оказия) пишет ей – буквально вдогонку – первое свое письмо. «Тебя нам не хватает каждый день, – пишет он, – и сколько же раз я вместо нужного мне номера телефона начинаю набирать твой номер. Вероятно, я его буду помнить уже всегда»…
Он будет писать ей почти двадцать лет, до последнего своего дня. Он думал, что пишет письма, а писал книгу.
Его «Письма в Милан» вырываются далеко за рамки писем частного лица к частному лицу (хотя и в таких рамках переписка может представлять куда больший интерес, чем любопытство, интерес исторический для современников и потомков).
«Письма в Милан» Льва Разгона – подлинно лирический дневник, ныне смотрящийся уже и исполненными лирики мемуарами.
Это книга о человеке и его времени, о человеке во времени.
Исповедь сына века, если угодно (пользуюсь давно обитающим в литературе заглавием-понятием).
Разгон исповедуется, пишет о самом интимном, о любви, тоске, одиночестве, но исповедь замешана на сведениях, впечатлениях о происходящем вокруг, суждениях о литературе и политике, о новостях искусства и слухах, о знакомых лицах и о живой жизни города и страны. В комнате, где Разгон пишет (выстукивает одним пальцем на старенькой машинке) свои лирические послания окна настежь открыты – в век, в мир. (Иносказание. На самом деле: крошечная келья-кабинет, четверым уже не повернуться, узкое, всегда закрытое окно, поскольку до середины высоты завалено лежащими на подоконнике рукописями и книгами.)
Из писем Разгона, по мере того, как читаем их, всё явственнее вырисовывается портрет (автопортрет) проницательно думающего, горячо и реактивно чувствующего человека, постоянно обитающего в своем веке и мире, ни на секунду из ума, сердца, памяти этот мир-век не выпускающего, чутко, с тревогой, болью (реже – с радостью) на события в этом мире-веке отзывающегося.
Известно, что в переписке письмо непременно приноровляется к адресату, его личности, какой она представляется корреспонденту, к отношениям между ними. Конечно, публикуемые письма Льва Разгона – это письма к Юлии Добровольской и ни к кому другому. И от этой направленности – их содержание и смысл, их тональность, настроение, стиль. Но при этом письма абсолютно искренни, читая их, невозможно эту искренность не чувствовать. Письма, как говаривали в XIX столетии, от сердца к сердцу. Наверно, именно в такой искренности и таится секрет того, что письма трогают, манят к себе ум и душу каждого читателя. На такую искренность в отношении к миру в себе и к миру вокруг невозможно не откликнуться столь же искренно.
Самое интересное в письмах Льва Разгона – сам Разгон.
Не события разного разбора, о которых он сообщает (до совершенно пустяковых, на первый взгляд, или очень интимных), а взгляд на них, оценки событий умом и сердцем. В этих оценках являет себя незаурядность личности Льва Разгона, личности неоднозначной, «многослойной», замечательно подвижной и в умении схватывать и обозначать явление, и в способности точно определить его. Неслучайно серьезные, даже драматические сюжеты в письмах подчас преисполняются иронией и юмором, тогда как нечто, над чем, казалось бы, и задерживаться не стоит, вызывают в душе пишущего горечь и печаль.
Всё, что происходит с ним, в нем, находит под пером Разгона (вечно «слепая» – новой не достать – лента машинки) соответствующее его мысли и чувству чуткое, емкое, точное слово. Язык – это тот огонь, который переплавляет послания Разгона, с их искренностью, широтой материала, меткостью наблюдений и оценок, в литературный жанр – лирический дневник, записки. В прозу.
И еще. Письма Льва Разгона к Юлии Добровольской – это книга о любви. О любви, настолько полной и безусловной, что даже самый прекрасный и безусловный эпитет только умалил бы ее. Как и малейшая попытка разъяснять что-то. Надо просто читать письма. Ну, разве что держать при этом в памяти пушкинское: Я вас любил так искренно, так нежно… Но такая любовь – великое счастье не только для того, кого любят, но и для того, кто любит…
И счастье узнать, что есть на свете такая любовь…
Все письма Льва Разгона в оригиналах переданы мне Юлией Добровольской, с которой нас связывают давние и близкие дружеские отношения. В кратком сопроводительном документе Юлия Добровольская особо отмечает, что не возражает против публикации писем. Во время работы над текстом мы поддерживали постоянную телефонную связь (как, впрочем, и вне этой работы).
Для публикации нами выбраны (по ряду причин) письма 1995 года.
Одна небольшая глава из обширной, удивительной книги «Письма в Милан».
К письмам сделаны необходимые примечания. Некоторые упоминаемые в тексте имена и факты Юлия Добровольская прокомментировала сама, подчас с интересными подробностями. Ее комментарии даны в кавычках и помечены инициалами ЮД.
Неоценимую помощь при подготовке писем к печати нам оказала Галина Чистякова.
Москва. 6.1.1995
Юлик! Через час ко мне зайдет Бианки за письмом, и спешу еще прибавить несколько слов. Ежели говорить правду – чувствую себя скверно. Не то простудился новогодней ночью, не то в меня вирус залез, но непривычно плохо себя чувствую. Но тебе это все знакомо: насморк, кашель, охрипший голос и постоянная тяга к горизонтальному положению. Но все это пройдет к 10-му, когда назначено очередное заседание комиссии. Она для меня много значит, ведь сейчас многие не очень разумные люди требуют массового выхода из президентских структур. По старой детской схеме: «Назло маме – отморожу уши». Очевидно, с президентом мы расстались, но врачи должны лечить, учителя учить, судьи судить, а нам – оказывать милосердие. Тем более, что мы не служащие, совершенно свободны, ни от кого не зависим.
Вообще начавшийся политический кризис очень болезнен. Даже для такого устойчивого и нормального человека, как я. Но и это блядство придется пересидеть, как пересидел все предыдущее. Самое смешное, что я по-прежнему состою в роли оптимиста-утешителя и своим сиплым голосом обещаю мир в небесах и в человецех благоволение…
Но я надеюсь, что физический дефект скоро пройдет, и я смогу начать работать.
У наших все в порядке. С Зиной разговариваю частенько, Боря, слава Богу, – в порядке. Филилог! Догадайся! Мила в письме пишет мне не «Бог», а «Б-г». Почему?
Среди разных прочих изданий начал выходить «армяно-еврейский журнал». Даже меня привлекают к его участию. Посылаю тебе номер для наших друзей из Инверико – им будет интересно.
Очень нуждаюсь в твоем слове.
И еще раз обнимаю.
Твой ЛР
Ну, приветы ты не забудешь передать? Не перечисляю – ты знаешь сама, кому.
Москва. 4.2.1995
Юлик, дорогая моя!
Пользуюсь случаем черкануть тебе хоть записочку. Завтра полетит в Милан Мариэтта Чудакова, она будет читать лекцию в университете – совсем около тебя! – и занесет, наверное, эту записочку. Мариэтта – очень цивилизованный и очень милый человек, и мы давно дружим, вместе каждый вторник заседаем в Комиссии по помилованию. В здешних наших сложных делах она разбирается лучше меня не только потому, что она член Президентского совета, но и потому, что намного меня образовнней и шире. Кроме того, она умная и может ответить на все твои возможные и невозможные вопросы.
