Впрочем, все это входит в состав жизни и поэтому жалиться не следует. Сел я писать свой доклад для парижского конгресса. Не идет, сволочь! Жанр докладов мне никогда не удавался.
Только что позвонил Алешка Букалов. Он уже изготовил приглашение мне, пошлет с оказией, и я сразу же начну арьергардные бои. Просто не верится, что я перенесусь в другой мир, в котором все другое – даже печали. Понимаю, что, лишившись мощной длани Ренцо, мне будет непросто с визой и даже визами. Но тут моя потухающая энергия взыграет!
Просто как во сне… Услышав звонок телефона, прервал письмо и услышал тебя. С ума сойти! Вчера я выступал на вечере, посвященном альманаху «Перекресток» – я тебе о нем писал. Вышел он потому, что его спонсирует /новый глагол/ молодой и очевидно очень толковый бизнесмен. Он там присутствовал, угощал нас и пр. И у него был радиотелефон. Для забавы я позвонил, по нему Наташке. А он мне говорит: хотите – позвоните по нему в любую часть Европы или Америки. Понимаешь! И у меня с собой не было твоего телефона. А то я бы вчера досыта «на халяву» с тобой наговорился.
Понравилась ли тебе Мариэтта? При всем том, что в ней есть смешные дамские черточки, она умна, честна и смела. Мне с ней в нашей комиссии очень хорошо работается. Впрочем, думаю, что нашу комиссию скоро разгонят. Народу мало той крови, что льется в Чечне, ему очень хочется, чтобы побольше расстреливали, свою жестокость к себе он компенсирует жестокостью ко всем, ко всему миру. Ну и, несомненно, впереди всякие административные; разборки.
Ну, что ж. Придвинусь поближе к литературе. Тот спонсор, чьим телефоном мне не удалось воспользоваться, взял да и прочитал мою рукопись про детство и старость. И, кажется, согласен ее издать… Если это серьезно, мне придется засесть за нее – она, конечно, еще довольно сырая, А еще накапливается у меня материал про Берга. Кстати, я написал /мне заказали/ статью о нем для Еврейско-русской энциклопедии, которая издается в США и Израиле. В нем принимает какое-то участие Толя в Лос-Анджелесе, он мне с гордостью сообщил, что в ней будет семь /!/ Разгонов. Это даже смешно. Так как каждый том будет стоить 15 долларов, то я не буду ломать голову, куда мне его в моей квартире пристроить.
Ты смутила мою душу словами о летнем отдыхе в Тироле. Ты помнишь квартиру приятельницы Вероники в Меране? С балконом на горе и вообще какое-то совершенно оперное действо. Нет, я согласен на отдых в старой бревенчатой хате 17-го века на старой заброшенной дороге. Вся эта моя декламация – свидетельство, что я порядком устал. По сути, мне уже никуда не следует ездить, а проводить дни не сходя с кресла у телевизора, стараясь понять что же происходит в «Дикой Розе» или «Сан Барбаре». Но внутри меня еще крутится какая-то машинка и не мне ее остановить.
Живем очень одиноко. Лена уже полтора месяца бродит по европейским городам, живет больше в Лондоне и приедет к концу месяца. Юра Сенокосов занят своим таинственным философским делом, мы переговариваемся только по телефону. Изредка разговариваем с Зиной. Бывают дни, когда телефон ни разу не позвонит и молчит как зарезанный. Нe могу понять, почему я устаю в этой тишине и отдыхаю у тебя, где звонит телефон, приходят люди я регулярно отправляюсь к памятнику какого-то святого.
Почему ты заинтересовалась опять Гроссманом? Нужна ли тебе библиография, книги? Я все это мог бы здесь раздобыть. О Гроссмане сейчас перестали писать. Для молодых критиков – он написан в стиле соцреализма, и вообще – он советский писатель. Что же касается его открытия, что коммунизм и фашизм – одно и тоже, то это сейчас стало общим местом. Я по-прежнему питаю нежность к старику Гроссману, И перечитывал его дивную книгу об Армении с наслаждением. В Переделке летом я часто гулял с Липкиным, и разговаривали о Гроссмане. Липкин – тоже зубр или динозавр – словом из вымирающих.
Еще бы мне хотелось дождаться выхода книги в «Ардисе». Но мой Джон работает так медленно, что могу не дождаться.
Юлинька! Напиши, мне письмо. В конверте, с итальянскими марками, это так приятно получать письмо!.. Но я только в романах читаю фразу: «на стол легла стопка свежих писем»…
Наташка шлет тебе привет и любовь. Она – тоже одна из моих больших проблем.
А ты кланяйся всем, всем друзьям. Кажется, что в Италии их стало сейчас больше, чем тут.
Обнимаю и целую тебя, моя хорошая и родная, твой ЛР.
Москва. 13.3.1995
Юлик, моя дорогая душенька!
Как это приятно и удивительно, когда почта работает! И мы можем писать друг другу, как это делали классики и неклассики в прошлом веке. Твой звонок вчерашний застал меня в состоянии возбуждения. Еще никогда не вставали передо мною задачи подобной сложности. С докладом я в общем-то разделался. Теперь мне нужно только не позднее апреля переправить его в Париж. А дальше?
Твой план мне очень нравится. Встретиться с тобой в Риме, побыть вместе, походить по Риму, потом уехать в родной Милан или в Тироль, потом Париж, етс… Но… Но билет я могу взять Москва-Рим-Москва с фиксированной датой. Другой билет стоит очень дорого. Значит, мне из Парижа следует потом добираться до Рима и улетать из него домой. А как я из Парижа проберусь в Италию? Все это я никак себе не представляю, и я жду Алешиного нарочного, дабы немного прояснить всю эту сложную мерихлютику. Но, так или иначе, а повидать тебя я должен. Откладывать наше свидание мне уже не пристало.
Последний месяц все шел с каким-то напрягом. Конечно, главный напряг – политический. И я воспринял «крушение идеалов» менее спокойно, чем я должен был это делать, имея за горбом годы и судьбу Но – оказался слаб…. Потом я все же повозился с этим докладом. Он совпал у меня с усилением моих т. н. «правозащитных» акций. Я – популярный оратор, ибо мои выступления не бывают длиннее 5–7 минут. Но мне не просто куда-то ездить, двигаться и вообще – шевелить плавниками, как рыба на песке. Ну, и потом все же мои убийцы занимают свои 2–3 дня в неделю. Но думаю, что нашу Комиссию скоро разгонят, как выгнали нашего куратора – Сергея Адамовича. Этой толпе мало, что ежедневно убивают людей в Чечне, им еще подавай кровушку здесь. Мне будет жаль уходить из этого дела – единственного, где есть реальное ощущение сделанного добра. Но ни на какое ущемление наших возможностей делать то, что мы делаем, – я не соглашусь. Как и большинство моих коллег. Мы ведь не служащие, мы ничем материальным не связаны с государством, мы можем себе позволить в любой момент послать это государство туда, где ему и следует быть.
Посылаю тебе вырезку из газеты «Литературные вести». Из него ты узнаешь о фантастической идее издать книгу о моем жидовском детстве. Признаюсь, я в это не очень верю. Но в это необычное время может произойти и такое. И тогда я лихорадочно должен еще повозиться с рукописью – достаточно сырой. А ты из беседы со мной узнаешь то, что давно тебе известно. Впрочем, через неделю в газете «Век» должна появиться беседа Стаса Рассадина обо мне. Не со мной, а скорее обо мне. Мне это интересно, потому что Рассадин человек, в котором есть что-то от молодого Чуковского и невозможно предвидеть, что он скажет.
