В четвертом томе «Очерков истории российской внешней разведки» приводятся такие цифры: «Об интенсивности работы с источником говорит отчет резидентуры, направленный в Центр 31 мая 1941 года. В нем, в частности, идет речь о направлении 60 пленок с материалами Кернкросса, по разнообразнейшим аспектам — от военно-политических до чисто разведывательных».
Грянуло 22 июня 1941 года, и Кернкросс приступил к обработке сообщений об отношении английской верхушки к нуждам Красной армии, о затягивании рассмотрения вопросов о военных поставках в СССР. Стало понятно, что союзники не торопятся снабжать нас современным вооружением.
Но как когда-то в 1938-м, Кернкроссу, он же теперь «Карел», пришлось подыскивать новое место службы. Лорд Хэнки поменял работу, а вслед за ним поисками иного вида деятельности пришлось заняться и «Карелу». Сложнейшая проблема: работа должна была приносить пользу Советскому Союзу. Резидент Горский советовал попробовать устроиться в школу шифровальщиков в Блетчли.
Считается, что к 1942 году англичане частично разгадали не только немецкие, но и советские шифры. Некоторыми данными из Германии делились с «этими русскими». Но что касается наших шифров — Владимир Барковский уверен: они оказались тогда англичанам не по зубам. Утверждения, что во время войны разгадать шифр им помогла найденная где-то в Финляндии полуобгоревшая книжка с кодами, Владимир Борисович просто высмеивал. Во время войны такого не было. Только когда сбежал из Канады советский шифровальщик Гузенко, а к работе подключился гениальный дешифровальщик Мередит Гарднер, англичане и американцы частично продвинулись в решении этой задачи. А как же тогда операция «Ве-нона», в результате которой американцы вроде бы справились, пусть и задним числом, с расшифровкой посланий Центра в Штаты, последовали аресты и казнь супругов Розенберг и другие неудачи нашей разведки? Барковский рассказывал мне: шла игра спецслужб. Доказательств вины советских агентов не было. Легальными методами засадить их в тюрьму было невозможно. Вот и прибегали к давлению. Шантажировали вымышленными расшифрованными посланиями, выбивали признания из слабонервных. Так, например, сознался наш «атомный» агент — талантливый немецкий ученый Фукс, хотя прямых доказательств его сотрудничества с Советами не было.
Кстати, эту точку зрения подтверждают и теоретические работы Филби на тему — признавать агентам свою вину или не признавать. Дальновидный англичанин на свой лад подкреплял доводы Барковского, настаивая на полном непризнании вины.
Как бы то ни было, проникновение Джона Кернкросса в школу в Блетчли-парке можно считать серьезной удачей разведки. Джону снова помогло знание языков. На его низкое происхождение в жестокие военные годы было уже наплевать.
И машина под названием «Кернкросс» заработала на всю катушку. Тут, правда, возникал деликатный вопрос. Англичане, даже делясь с СССР расшифрованной немецкой информацией, никогда не выдавали источников. Наоборот, дурили головы, утверждая, что сведения добыты то в третьих странах, то благодаря немецким перебежчикам. Да и дележка информацией с русскими союзниками была выборочной, иногда с опозданием. И справедливость в этом вопросе восстановил Кернкросс.
Однажды Черчилль попытался объяснить высшему советскому руководству такой вот «английский» стиль общения. Их Сикрет интеллидженс сервис была уверена, что немцам удалось завербовать нескольких высоких руководителей советского Генштаба. А раз так, то предоставлять всю информацию опасно. Это утверждение англичан так до конца и не опровергнуто. Были ли в Генштабе предатели? Или НКВД перестарался, расстреляв нескольких работавших там старших офицеров?
Кернкросс не вникал в детали: эти телеграммы требуются русским в первую очередь, а те — во вторую. Материалы шли потоком.
Остановлюсь лишь на тех, что помогли выиграть небывалое за всю историю войн танковое сражение на Курской дуге. Это «Карел» еще в 1942 году передал попавшие к англичанам технические характеристики нового немецкого танка «Тигр». Стала известна толщина его брони, которую конструкторы из Германии не без оснований считали непробиваемой для советской артиллерии. Благодаря вовремя полученным данным у советских оружейников хватило сил и знаний для быстрого изготовления новых, гораздо более мощных, чем прежде, снарядов. «Тигров» уничтожали с размахом, который вгонял фашистов в панику.
К тому же «Карел» уведомил резидентуру, что немецкое командование полностью ознакомлено с дислокацией советских войск на Курской дуге. В результате наше руководство успело в последние перед битвой под Прохоровкой дни произвести их скрытую переброску. Вот что явилось полной неожиданностью для немцев.
Встречаясь со мной, один, увы, так и остающийся безымянным, но авторитетный генерал без лишних подробностей упомянул о коробочках с орденами, хранящихся в личных и навечно засекреченных делах некоторых наших помощников. Предположительно такой орден есть и в папке Кернкросса. Именно за Курскую дугу он был награжден орденом Красного Знамени.
Награду еще во время войны доставили в Англию. Резидент Крешин встретился с «Карелом», объявил о награде, вручил ее Джону. Тот был благодарен и тронут. Однако согласно неписаным (или писаным?) правилам орден тут же был возвращен резиденту, вложен в коробочку и снова проделал неблизкий путь — теперь из Лондона в Москву, где и находится по сей день в недоступном хранилище.
Кернкросс же поменял Блетчли на другой род секретной деятельности. В центральном аппарате СИС он анализировал расшифрованные телеграммы немцев о работе их разведки в Советском Союзе и на Балканском полуострове. Знал многих немецких агентов и разведчиков по именам и псевдонимам. Надо ли говорить, что «знакомилась» с ними и советская разведка.
Тут Кернкросс попал в свою стихию. Множество материалов, поток информации, четкий анализ, передача документов связнику. В СИС ему было легче, чем в Блетчли-парке. Отработанные коллегами материалы по инструкции должны были бы сжигаться. Но указание выполнялось далеко не всегда. Да и учета расшифрованных и уничтоженных телеграмм не велось. Так что «Карел» часто передавал резидентуре оригиналы, которые можно было и не возвращать.
Подчас его коллеги по СИС допускали и другие небрежности. Раз в неделю на своих вечерних дежурствах он просматривал материалы, получаемые другими работниками из разных регионов. Так, однажды ему в руки попал список английских агентов в Балканских странах.
В другом случае пришлось очень рисковать. Кернкросс сумел достать ключи от сейфа своего начальника, и когда тот отсутствовал, ознакомился с материалами, которые для глаз рядовых сотрудников не предназначались.
Осенью 1944 года Центр особенно заинтересовали директивы Гиммлера, которые не прошли мимо Кернкросса. Фашисты при отступлении предполагали оставлять в Германии и в других освобождаемых союзниками странах подпольные группировки, состоящие из трех отделений — разведки, саботажа и обеспечения собственной безопасности, возглавляемыми офицерами СС и преданными нацистами. Вся разветвленная организация строилась по принципу «пятерок». А для большей достоверности будущие руководители фашистского подполья могли уже в 1944 году подвергаться арестам, заключаться в тюрьмы и концентрационные лагеря. Гиммлер, Кальтенбруннер и Борман управляли бы всеми этими головорезами, обученными изготовлению и применению химических ядовитых веществ, бомб, взрывчатки и прочих средств. Но в полной мере наладить нечто вроде партизанской борьбы на собственной территории не получилось. В том числе и благодаря предупреждению, переданному Кернкроссом.
