— Но почему?
— Дескать, я не героический тип, а простой человек, которого народ не полюбит. Художественный же совет решил оставить все как есть. И потому я вспоминаю «Мертвый сезон» с удовольствием. А был там Абель или Лонсдейл, меня не интересует. Все равно после возвращения на родину они были засекречены…
Что ж, спасибо, Донатас Банионис. Может, время выступить со своими сугубо личными воспоминаниями и мне? Случаются в этой жизни совпадения — известный сценарист Владимир Вайншток, больше известный под псевдонимом Владимир Владимиров, бывал у нас дома. С моим отцом, журналистом и киносценаристом, автором еще довоенного «шпионского» фильма с придуманным папой названием «Граница на замке», они были в отношениях добрых. Рассказчиком Вайншток был отменным. Вот и о фильме «Мертвый сезон» говорил немало, правда, никогда не называя настоящих фамилий своих героев. И как человек доброжелательный, к отцу моему с симпатией относящийся, пригласил на громкую премьеру. Народу — толпы, и нежданное, по тем временам сенсационное начало фильма, когда в первых кадрах показали «настоящего Абеля». Сразу по рядам побежало: Абель в зале. Отец быстренько подошел к Вайнштоку: «Может, познакомишь с героем? Будет о чем написать для “Известий”». Вайншток испуганно замахал руками…
Рецензия отца вышла, сценарист благодарил его за хороший отзыв, только о знакомстве речи больше не заводили — да, такое уж было время…
У Абеля не было «мертвых сезонов»
Владимир Петрович Вайншток-Владимиров бывал в доме Абеля, став если не другом, то близким приятелем всей семьи. Вильям Генрихович, как и многие, любил «анекдоты от Вайнштока». Остроумный, всегда пребывающий в хорошем настроении и легко сходящийся с людьми, автор известных фильмов типа «Детей капитана Гранта», к написанию сценария о разведчиках подошел очень серьезно. Ему, как уже упоминалось, удалось привлечь в качестве консультантов двух настоящих нелегалов — Абеля и Конона Молодого.
Пробежало столько лет. Многих действующих лиц той истории уже нет с нами. А меня вдруг разыскал сын Владимира Петровича — Олег Вайншток. Мы встретились, познакомились, поговорили.
— Олег Владимирович, а как ваш отец называл своего героя — по правде или как того требовали обстоятельства?
— Конечно, отец знал настоящее имя, но всегда обращался Рудольф Иванович. Я же о настоящем имени узнал намного позже.
— Как они познакомились? Вряд ли — захотел, пусть и известный сценарист, свидеться с разведчиком и, как говорят французы, вуаля, пожалуйста!
— Думаю, это было после картины «Перед судом истории», которая очень понравилась в Комитете госбезопасности. И отцу порекомендовали, хотите — посоветовали, переплести в «Мертвом сезоне» биографии двух разведчиков-нелегалов. В месяцы написания сценария его представили Абелю, потом папа часто у него бывал в квартире на проспекте Мира.
— Вы считаете, что биографии переплетены? Мне представлялось, что фильм в основном о судьбе Молодого, работавшего в Англии.
— Переплетены. Это совершенно точно.
— Что же там абелевское?
— Абелевское? Давайте возьмем сцену обмена. Точно так меняли Абеля налетчика Пауэрса. Или та фраза, которую произносит Банионис, игравший главного героя, — о том, что он служил в немецком штабе.
— Вы действительно считаете, что Абель служил в немецком штабе? Меня уверяли, что такого не было, архивных материалов и других подтверждений нет. Или не сохранилось…
— Сути дела это не меняет. Он служил в немецком штабе, и реплика^Баниониса о том, что сначала командовал Гальдер, а потом Йодль, указывает конкретный штаб — оперативный штаб сухопутных сил Германии.
— Есть ли тому подтверждение в документах?
— Подтверждением, косвенным конечно, не документальным, может служить признание Рудольфа Ивановича моему отцу. Это было уже после выхода книги Кожевникова «Щит и меч». Так вот Абель говорил, что он мог вытащить бумажник из кармана Гитлера, которого видел в среднем один раз в месяц.
— Здесь меня многое смущает. Я пытался изучить по месяцам и по годам, где бывал Вильям Генрихович во время войны. Читал его письма близким, записывал то, что мне рассказывали Эвелина Вильямовна и Лидия Борисовна. Там нет таких вот временных «промежутков» для достаточно длительного внедрения.
— Я верю рассказанному отцом. Он был очень точен в словах, в оценках. Рудольфа Ивановича уважал исключительно.
— У них сложились отношения чисто деловые: сценарист — герой — консультант фильма. Или более теплые?
— Отношения были очень дружественные. У нас дома много рисунков Рудольфа Ивановича, включая новогодние открытки, которые он сначала сам рисовал, а потом писал на них поздравления.
— И странно: подписывался почти всегда Абелем.
— Именно так. Мы с отцом бывали у Абеля и на даче. Первый раз во время съемок, зимой. Там был любимец Рудольфа Ивановича — сиамский кот, который сидел на шкафу возле двери. Каждого входящего он бил лапой по голове. У папы волос не было, и ранки, скажу я вам, оставались достаточно глубокие. Рудольф Иванович очень любил курить папиросы. Одну за другой. И все время что-то вертел в руках. Это не ручка была, какие-то предметы.
— А как он вас называл?
— Вы не поверите — Августейший! Ко мне очень надолго прилепилось это имя, так меня, совсем мальчишку, называли во дворе. И Рудольф Иванович тоже. Позже меня переименовали в Чингисхайма, мама-то — татарка. Как-то зимой я прожил у них три месяца на даче. Отец считал, что мне в том юном школьном возрасте пора было определяться с будущей профессией. По предложению Рудольфа Ивановича меня послали туда, на дачу — чтобы пожил там, набрался самостоятельности, чтобы ко мне пригляделись. Было это где-то в конце 1960-х…
— И как общались с Рудольфом Ивановичем?
— Он смотрел, как у него на даче я выполнял школьные домашние задание. Нужно было — помогал. Каждое утро, как и я, ездил в Москву на электричке. Я в школу — раньше, он на службу — чуть позже.
— Бывал я на даче. От станции все-таки прилично. И тем более зимой…
— Но мы ходили, ничего страшного. Меня папа держал в очень большой строгости. И Рудольф Иванович был человек серьезный. Он все время чем-то себя занимал. Не сидел без дела. Дома носил простые брюки — но не тренировочные, а удобные, широкие. Обычно фланелевые рубашки темных тонов, тапочки. Много читал… Меня поселили внизу, слева было что-то типа кухни. Справа стояла клетка — в ней ворона с перебитым крылом.
— Звали Карлушей, как рассказывали мне дочери.
— У Рудольфа Ивановича складывались хорошие отношения с кошками, собаками, животными.
— Правда ли, что он говорил с акцентом?
— Иногда, когда что-то его, видно, расстраивало, легкий акцент проскальзывал. Я назвал бы его прибалтийским. Так говорят по-русски прибалты. Но это — в редких случаях. В «Мертвом сезоне» он сам себя озвучивал.
