– И что же ты сказал?
Олеся подошла к окну. На лавочке кто-то сидел. Отсюда, с восьмого этажа, да еще при свете уличного фонаря, видно было плохо, но она готова была поклясться, что там – Рязанкина, Васильев и Курбаленко. Ждут, чем все закончится. Цирк устроили, а себе заказали билеты в первом ряду!
– Сказал, что на фиг нам сдалась их вечеринка, мы неплохо у меня посидели. Торт был вкусный. Они много потеряли, что не захотели встречаться.
«Господи! – взмолилась Олеся. – Ну, почему ты создаешь таких идиотов?» А вслух спросила:
– Все?
– Ну да. – Галкин вернул на место книжку и задвинул стекло на полке. – Они просили, в следующий раз, когда мы соберемся ко мне, их тоже позвать.
– Непременно!
Олеся оторвалась от окна и глянула в улыбающееся лицо Галкина.
– А ты че? Здесь живешь? – развел он руками. – Тесновато. А батя где?
– В кухне, – бросила Олеся, соображая, как бы поскорее выпроводить Серегу. Выталкивать такого здоровяка бессмысленно – если упрется, его не сдвинешь с места. Еще шуметь начнет. Придется потом все отцу объяснять.
– Во как! А я думал, вы вместе с батей, в одной комнате.
– Щаз!
Нет, намеков он не поймет, лучше в открытую.
– Все посмотрел? Тогда иди отсюда!
– Ну да, – закивал головой Серега, делая шаг в сторону двери. – Ну, я, если чего, позвоню.
– Слушай, Галкин, – не выдержала Олеся. – Ты, если что, позвони Курбаленко. Я смотрю, она к тебе неравнодушна? Скоро станешь поверенным всех ее сердечных тайн.
– Не, ну, я че? – растерялся Серега.
– Вот именно, что ниче! – Маканина начала наступать на него, и Галкин был вынужден попятиться. – Не подходи ко мне больше, понял? Все, топай!
– Да ладно тебе! – Серега бочком пробрался к выходу. – Подумаешь – кинули… Впервой, что ли? День побесятся, а завтра все забудут.
На этом многообещающем «завтра» он и закрыл за собой дверь.
– Лель! – позвал отец.
От этого имени в душе у Олеси поднялся такой ураган, что она готова была стены крушить.
– Папа! – закричала она, сжимая кулаки. – Ну, в чем дело? Я же просила не звать меня этой собачьей кличкой! Тогда уж лучше свистеть, и я буду прибегать на задних лапках – так на так и выйдет! Я не обязана страдать из-за отсутствия у вас с матерью фантазии!
– Это кто был?
Истерику дочери отец, как всегда, оставил без внимания.
– Кому надо, тот и был! – Олеся попыталась скрыться в своей комнате.
– Это Галкин? – Отец не спешил ее отпускать.
– Ну, Галкин. – Маканина потянула дверь на себя, но на ее руку легла широкая ладонь отца.
– Не нукай! – Он недовольно нахмурился. – Какие у тебя дела с Галкиным?
– Никаких у меня с ним дел нет! – Олеся пересекла прихожую и схватила с тумбочки зонтик. – Вот, забыла у него. Серега принес. Понимаешь, дождь на улице шел. Или ты хотел, чтобы я промокла?
– Ты была у Галкина в гостях?
Вот дура! Нашла, о чем рассказывать!
В эту секунду Олесе очень хотелось провалиться сквозь землю. Там же, под землей, отправиться в сегодняшнее утро и прожить этот день заново, никуда не выходя, ни с кем не встречаясь, ничего не делая.
Отец не давал ей даже спрятать глаза – он взял Маканину за плечи, и голову пришлось поднять.
– Кажется, ты собиралась на вечеринку с Лизой? – медленно спросил он.
– Все отменилось. – Теперь Олеся тщательно подбирала слова, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнее. – И пока мы с Галкиным искали, где живет Рязанкина…
– Ты с ним ходила по улицам?
Черт возьми! У нее сегодня день сплошных непониманий!
– Никуда я с ним не ходила! – Олеся смотрела в выцветшие глаза отца и не находила слов, чтобы ее правильно поняли. – Он меня сам к себе привел!
– Насильно? Ольга, он тебя заставил к нему пойти?
– Папа! – взвыла Олеся. – Никто никого не заставлял ничего делать! Мы сидели с его мамой, пили чай. Разговаривали. Больше ничего.
– Он что, тебе нравится?
Олеся вновь посмотрела в лицо отца и поймала себя на мысли, что не узнает его. Вроде он остался таким же, как и последние пятнадцать лет. Разве что за прошедшие после развода два года еще больше поседели волосы, да вокруг глаз морщинок стало больше, да скулы чуть сильнее обвисли. Но вот она сейчас смотрела на это родное лицо и понимала, что видит его таким впервые.
– Папа! – Олеся набрала в грудь больше воздуха, но нужных слов в голове не нашлось.
– Оля, ты понимаешь, что это за человек? Его вся окрестная шпана знает. Ты представляешь, с кем ты связалась?
– Я не хочу ничего слышать! – Олеся шарахнулась назад, затыкая уши ладонями. – Перестаньте меня постоянно сводить с этим Галкиным. Что он вам так всем сдался?
– Для начала прекрати орать! – Отец схватил метавшуюся по коридору дочь за руку и ввел на кухню. – Я с тобой разговариваю, а не с внезапно свалившимся в нашу квартиру инопланетянином. А когда успокоишься, ответь нормально, без крика. Ты стала общаться с Галкиным?
– Это он стал со мной общаться, – буркнула Олеся. – Ну, после Питера. Я тебе рассказывала. Только не надо ничего выдумывать! Он мне безразличен. Не знаю, что у него в башке, что он себе решил, но я не собираюсь с ним дружить. А тем более влюбляться!
– Значит, в нашем доме он больше не появится?
– Я не могу предугадывать стихийные явления. – Ей все меньше и меньше нравился этот разговор. Она терпеть не могла, когда на нее начинали давить. Да еще после всего, что пришлось за сегодня пережить! – Он какой-то чокнутый. Не слышит, что ему объясняют. Я ему говорю – не ходи за мной, а он идет.
– Поэтому с ним и не стоит общаться, – кивнул отец. – Ты меня понимаешь? Держись от этого Галкина подальше. Сама видишь, он не понимает, что делает. Вот и пусть он занимается своими делами отдельно от тебя. Это понятно?
Олеся сидела на тахте. Отец стоял рядом. Он не нависал над ней, не кричал. Но от одного его вида Маканиной отчего-то было не по себе. Отец впервые так с ней разговаривал. И она впервые не хотела подчиняться.
Даже если отец прав! Он не должен ей приказывать.
– Ладно, – выдавила из себя Олеся, борясь с желанием пойти к телефону, набрать номер Галкина и поинтересоваться, благополучно ли он добрался до дома. Назло отцу. Назло Курбаленко и ее компании!
Но она не стала этого делать. Только отвернулась, чтобы больше не смотреть в эти выгоревшие от сложностей жизни глаза отца. Хорошо ее мамашке – взяла и смоталась. А Маканиной теперь жить, мучаться, выслушивать все эти нравоучения…
