В октябре 1941-го бригада, к тому времени переформированная в 117-й танковый полк, в составе 58-й танковой дивизии в срочном порядке была погружена в эшелоны. Через 15 дней мы уже разгружались под Москвой, в городе Клин. В составе 16-й армии мы пошли в наступление. Первые встречи с противником были довольно удачными. Потом нас передали в 30-ю армию. Начали отступать. Дивизия должна была нанести контрудар по противнику, который наступал на Москву. Все хорошо было подготовлено, однако дивизия задачу свою не выполнила. Не учли рельеф местности. Мало того, в конце ноября были открыты шлюзы на многих реках, в результате чего поймы были затоплены. И получилось так, что дивизия выстроилась в боевых порядках, должна была нанести удар, а речки-то в это время оказались с высокой водой. Танки БТ-7 страдали тем, что у них была гладкая гусеница. Они не могли подняться по гладкой замерзшей земле. Часть танков прорвалась, но многие остались вот в этих речушках. Это был страшный удар по репутации дивизии. Командир дивизии не выдержал. Я не знаю точно, но, говорят, он застрелился. Дивизию расформировали и на ее основе сделали бригаду. Только в апреле 1942-го нас вывели на переформировку. Получили танки Т-34 сталинградского завода.
– Как вас кормили?
Пока были на Дальнем Востоке и до Москвы – можно было кушать, и вкусно кушать, и полно кушать. Пока ехали, не испытывали проблем с питанием, бывало, правда, не хватало времени получить свою порцию. Остановки были такие короткие. Только крикнут: «Получить питание», пока побежишь, пока получишь, а поезд уже тронулся. И потом, в танке всегда что-то было, какие-то запасы. Одеты мы были по-человечески, понимаете, и валенки у нас были, и шубы – все у нас было. А вот пехота… Как ее кормили? Как ее одевали? Можно говорить, что это было издевательство.
– Наркомовские 100 грамм выдавали? Регулярно?
Давали, конечно, но я бы не сказал, что регулярно.
Весной 1942 года бригада участвовала в наступлении на Харьков. Мы подошли почти вплотную к городу. Считали, что через день-два его возьмем. Надо сказать, что бои были серьезные, и в бригаде к моменту немецкого контрудара оставалось 3–5 танков. Мы передали танки другим бригадам и отошли в тыл, а буквально на следующий день немцы перешли в контрнаступление, и три армии оказались в окружении. Бригада без техники, на машинах в начале июля отправилась на формировку в Саратов. Когда немец вышел к Дону, нас погрузили на два эшелона и направили на фронт, на Сталинградскую эпопею. В районе станции Петров Вал на эшелон зашел одиночный самолет-разведчик и сбросил две бомбы. Попал «удачно». Одна бомба угодила в паровоз, а вторая упала рядом с платформой, на которой стоял танк командира бригады. К несчастью, командир бригады и командир танка находились на платформе и их убило. Что делать? Понятно, что сейчас прилетят их бомбардировщики и нас добьют. Решили разгружаться. А как это сделаешь в чистом поле? Спасло нас то, что дорога была проложена в скором порядке. Шпалы клались прямо на выровненный грунт, так что высота платформ была невелика. Танки разворачивались и «спрыгивали» с платформ, а машины мы принимали практически на руки. Разгрузились довольно быстро и без потерь. Рассредоточились. Вскоре прилетело шесть или восемь немецких бомбардировщиков, но нас в степи не нашли.
Шли вдоль Волги и к концу августа вышли в район Сталинграда. Бригада вошла в состав 66-й армии. За сентябрь и октябрь были три серьезных попытки пробиться к 62-й армии. В этих боях бригада практически полностью израсходовала весь свой боевой состав, т. е. танки. Почему так получилось? Во-первых, сопротивление немцев было очень серьезным. Во-вторых, в этих боях была такая особенность. Стояла жара. Пыль от взрывов снарядов была такой плотной, что в двух метрах даже трудно было человека различить. Механики-водители вели с открытыми люками, но там местность сильно изрезана балками, и при такой плохой видимости упасть в какую-нибудь яму ничего не стоит. Мы, техники, по ночам эти танки ставили на гусеницы, вытаскивали их из балок, приводили в порядок. Столько времени прошло, а те бои остались в памяти своими жуткими потерями. Нас регулярно пополняли, в том числе за счет танков разбитых соединений. Так что бригада оставалась на фронте практически до момента уничтожения Северной группировки 6-й армии Паулюса.
Мы шли вдоль Волги к Тракторному заводу. До него бригада не дошла совсем чуть-чуть, потому что танков у нас просто не осталось. Нас вывели из боев и отправили на формировку. Там нас переформировали в 259-й отдельный танковый полк. Получили положенные нам по штату 36 танков, но не с завода, а из училища, с пробегом. Это была мука! Они изношенные, требовали постоянного ремонта. По железной дороге нас перебросили в Елец, а оттуда своим ходом мы прошли больше 200 километров в сторону города Фатеж. Полк попал в распоряжение 70-й армии Центрального фронта.
Весна была поздняя, и в марте еще стояли двадцатиградусные морозы. Дороги замело. Боеприпасов и продовольствия стало не хватать. Так делали большие волокуши, на которые грузили по нескольку тонн грузов и танками их доставляли в войска.
Армия встала в оборону. Выстояли в Курской битве и погнали немца. Фронт наш Центральный переименовали в 1-й Белорусский. В его составе дошли до нашей границы, с преодолением Днепра в районе города Золотоноша. В конечном итоге полк прошел до Варшавы. Там была оперативная пауза для подготовки войск. Танки мы получили новые и в составе 8-й гвардейской армии пошли по территории Польши. Двигались по Польше быстрее, чем немец пер в начале войны! За день проходили по 35–40 километров. Возмужало командование и, главное, исполнители – солдаты и офицеры, раз смогли с такой скоростью двигаться.
Полк выполнял задачи непосредственно поддержки пехоты. Это значит, что действие танкового полка целиком входило в общий план действий пехоты на том или ином участке боевых действий. Будет ли это прорыв или это оборона – все равно, танки среди пехоты. Мы не уходили в прорыв, как, допустим, танковые корпуса.
Подошли к Берлину. От Одера до города 90 километров. Бои были жестокие. Я не буду говорить о том, что там применяли прожектора. Большой роли они не сыграли. В дыму и пыли разрывов свет они давали слабый. Более того, на нашем участке их вообще не оказалось. С трудом взяли Зееловские высоты. Это серьезная штука – подъемы в 30 градусов. Пехота могла пройти, а танки – уже предел. Для того чтобы преодолеть эти высоты, нужны были дороги, а по ним не пройти – немцы их обороняют. Тем не менее прорвали три полосы обороны и вышли к Берлину. Штурм Берлина занял шесть-семь дней. Берлин – не просто какая-то точка. Это большая местность с каменными постройками, в которых сидели фаустники. Защиту от них мы не наваривали, хотя я думаю, что можно было бы заранее подготовиться и сделать фальшборта, которые защитили бы от поражения фаустпатроном.
До центра Берлина уже оставалось совсем немного – где-то три километра, когда путь полку преградил канал. Он был не широкий, метров тридцать всего, но одетый в гранит, с отвесными берегами. Мостов через канал практически не осталось, но в нашем распоряжении оказался Горбатый мост на Потсдамштрассе. Он был заминирован и пристрелян. Саперам удалось его разминировать. Но как его преодолеть? Мы обложили один танк дымовыми шашками. Мыслилось так – немцы растеряются на несколько десятков секунд и дадут танку проскочить. А танк дымом прикроет атакующую пехоту. Так и получилось. Зажгли шашки далеко до моста. Дым шел такой, что ничего видно не было. Поскольку шашки лежали начиная с середины башни, то экипаж мог и вести машину, и стрелять. Танк выскочил на площадь перед мостом и, страшно дымя, проскочил через мост. За дымом прошли пехотинцы. Вскоре Берлин пал. Я до сих пор помню, я себя чувствовал как будто на седьмом небе. Прошел всю войну от начала до конца. Два раза ранен, два раза контужен. Тысячи раз мог бы быть убитым. Остался жив, здоров.
