Воевали мы сначала в Калининской области, потом – в Псковской области и в Белоруссии. Надо сказать, в Белоруссии дороги были не ахти какими хорошими – по ним могли ездить только колесные машины, а уж танкам, как говорят, нечего было и делать. А у нас все-таки мощные машины ИС-2 были. И если танк Т-34 имел 76-миллиметровую пушку и весил 25 тонн, то ИС-2 имел больше запас боеприпасов, двойное горючее и весил все 50 тонн. И, в отличие от Т-34, он мог пройти только по грунтовой дороге или по шоссе, а если чуть с дороги сворачивал – сразу начинались проблемы.
Однако делать было нечего, мы продолжили дальше воевать… Прошли и освободили всю Белоруссию, помню, еще при взятии Минска маршал Баграмян нас посылал в наступление. Потом вошли в Латвию, освободили ее – вошли в Литву, освободили Литву – в направлении Валга-Валка вступили в Эстонию и там дошли до Тарту. Под Ригой во время разведки боем я получил ранение. За этот бой моему экипажу обещали дать звание Героя, но наградили меня только орденом Отечественной войны. Хотя ранение было тяжелым, лечился я в Латвии во фронтовом, а не в тыловом госпитале. Отлежался там четыре месяца. Наш полк получил новые машины и пошел в Восточную Пруссию, но потом остался добивать курляндскую группировку противника. А мне присвоили звание лейтенанта и назначили командиром танкового взвода. Участвовал в боях под Либавой и Тукумсом. Места для езды были не очень хорошими, местность была лесисто-болотистая. Войну я окончил в звании старшего лейтенанта.
– Расскажите поподробнее о разведке боем, за которую ваш экипаж к званию Героя Советского Союза представляли.
Ну, в разведку боем меня послали в сентябре 1944 года перед взятием Риги. Вернее, не меня, а три наших танка ИС-2. Я впереди ехал. На каждый танк посадили по 10 человек пехоты в качестве охранения. Главная задача была поставлена следующая: доехать до моста и удержать его, не дать его немцам взорвать. Наши войска шли на Ригу, пытались прорвать там оборону немцев, однако у моста были остановлены огнем немецких танков, которые там были закопаны. Сложность заключалась еще и в том, что нам были неизвестны как численность, так и расположение противника. И вот меня вызвал командир полка и отдал приказ – выдвинуться вперед и разведать обстановку. Вернее сказать, послать решили сначала не меня, а командира соседней танковой роты капитана Макарова. Его на должность командира роты недавно назначили, а до этого он служил преподавателем тактики в каком-то танковом училище. Он говорит: «Я пятнадцать лет преподавал тактику. А в танке я не сидел и даже не знаю, как экипажу команды подавать». Тогда командир полка его отстранил от должности за отказ от выполнения боевого задания, а вместо него послал меня. Так вот, когда я вернулся и спросил в части, где капитан Макаров, мне сказали, что он погиб. Оказывается, он пошел в кусты облегчиться и наступил на мину. Не успел и брюки надеть, как его убило.
Что запомнилось во время того танкового рейда? Отправился я на выполнение боевого задания с тремя танками, а доехал до моста всего одним. Я проскочил, а остальных или подбили, или уничтожили. Но я откуда это знал? Задачу я поставил своему водителю такую: ехать с максимальной скоростью, какую позволяет дорога. На второй скорости – так на второй, на третьей – так на третьей, а то и на самой первой. А первая скорость у тяжелого танка – это 12 километров в час. Подъезжаю к мосту, открываю командирский люк и вижу – с этой стороны реки две немецких часовых будочки стоят. Я понял, что сразу стрелять немцы не могут – они должны разобраться, чей это танк, советский или ихний. Потом я заметил, что на другой стороне моста через реку стоит двухэтажный особняк. Из этого особняка начали выскакивать люди. На большинстве из них были фуражки. Ну я сразу и подумал, что это штаб или бригады, или дивизии, или армии. Потому что рядовые у немцев, как и у нас, ходили в пилотках, а в фуражках с кокардами – только офицеры.
И тут вдруг наводчик мне докладывает:
– Командир, слева самоходка выходит!
Она около особняка вышла, это было на расстоянии где-то 50 метров от нас.
Я ему:
– Ну-ка, давай бронебойным по этой самоходке.
Он сделал выстрел, и самоходка задымилась. Время пошло.
Через какое-то время наводчик снова сообщает:
– Командир, от стога сена танк выходит.
– Ну-ка давай по нему.
После того как мы выстрелили по этому танку, он тоже загорелся.
Прошло некоторое время, наводчик вновь докладывает:
– Командир, заклинило башню!
У нас башня была на электромоторе, ее не нужно было вручную крутить – для этого было достаточно только нажать на одну кнопку. И вот башню заклинило. Тогда я даю команду механику-водителю:
– Миша, давай включай заднюю, и метров на пятьдесят в сторону кустарника. Нужно сменить позицию, раз они засекли нас.
Но раз башню заклинило, не попадешь ни в какие танки и самоходки, что справа и слева находятся. Тогда я даю команду водителю, чтоб корпусом поворачивался.
Когда мы отъехали, я, чтобы сориентироваться в обстановке, открыл командирский люк и высунулся наружу. А перед этим сделал такую проверку – взял танкошлем и высунул его в люк, но не просто, а то подниму его, то опущу. Опасность все-таки была, мало ли снайпер где-нибудь поблизости работает? Но снайпера не оказалось, и я высунулся на пару минут сориентироваться, что и как. И только я успел опуститься обратно, как немец с фаустпатрона в борт ударил. Наводчика и радиста сразу убило. А мне осколок брони попал в шею, войдя глубоко, примерно на два сантиметра, в тело. У других-то танков на башне сплав был довольно-таки мягким, а у нас сталь была как стекло, кинешь камушек – дает трещину в нескольких местах.
В общем, я выбрался из танка. Никого из моих десяти пехотинцев, которые были наверху, уже не было. Наводчика и радиста убило, заряжающий молдавский еврей Абрам тоже куда-то делся. Только механик-водитель и остался! Я ему говорю:
– Иван, включай заднюю, давай потихоньку назад.
Я еще не понял, что ранен. И тут вдруг почувствовал, что кровь бежит, мне становится плохо. Пошел я к кустарнику и там так и остался. Думаю: «Как же так? Было десять человек пехотинцев. Где они? Должен же заряжающий быть! А никого нет». Достал санитарно-перевязочный пакет. Только успел разломать бумагу, как бежит заряжающий Абрам.
– Командир! – кричит. – Да вы ранены!
– Да, – говорю, – так вот поэтому я и достаю пакет. Сейчас меня перевяжешь.
А у нас, у танкистов, были прикреплены к пуговицам шлемофона специальные ларингофоны. Так он мне этот ларингофон бинтом к шее примотал. Через какое-то время говорит:
– Командир, три немца бегут в нашем направлении.
– У тебя же автомат?
– Автомат не стреляет.
– Врешь!
Я взял автомат, а у него произошло утыкание патрона. Я устранил задержку и дал очередь по немцам. Они сменили направление – если до этого шли прямо на нас, то теперь стали обходить правее, но не стали по нам ни стрелять, ни делать еще что-либо.
