Работали разнорабочими. Землю копали под фундамент, вывозили. Очень тяжело пришлось, ведь никакой техники не было, все вручную копали… А кормили так: на день выдавали 400 граммов хлеба. Черный как грязь, аж страшно было есть его… Но работали, а что сделаешь, надо.
А осенью вдруг услышал, что уже начали призывать мой год. Но оттуда ведь никого не отпускали. Думаю, что же делать? Сказал девчонкам:
– Вы как хотите, а я ночью убегаю! Если хотите – пошли вместе, а нет, так я один уйду.
Они решились, и ночью мы втроем ушли. Жили мы в деревне Красный Яр у одной бабки и часа в три ночи ушли по полю в сторону Стерлитамака. Вышли к железной дороге и вдоль нее шли два дня. Прихожу домой.
– Какими судьбами?
– Убежал!
Спрятался на огороде и предупредил родителей, чтобы не говорили, что я дома. А через два дня приходит колхозный бригадир:
– Где ваш сын?
– Работает!
– Нет его там! Сбежал!
И вот так я прятался октябрь и ноябрь, но потом пришла повестка, и в декабре меня призвали.
В субботу мы с отцом только пришли из бани, как бригадир привез повестку. К тому времени они, наверное, уже отступились нас искать. Конечно, если бы поймали, сразу вернули бы, а так я все время дома сидел и никуда не ходил.
Мать начала плакать. Сестры пришли проводить. Напекли мне в дорогу лепешек, а утром уехали в Стерлитамак. У меня тут в городе и крестная жила, и хорошие друзья отца. Мы у них переночевали, а утром на поезд – и в Уфу. А из Уфы отправили в Алкино, в 14-ю окружную башкирскую снайперскую школу.
Всю зиму там проучились. Командирами были кадровые офицеры, ох они нас и помучили тогда. Ой-ой-ой как… А зимой прямо голодали. Кухня-то за три километра находилась, и оттуда еду приносил дежурный взвод. Но по дороге они из кастрюль самое густое себе в рот, а нам приносили воду и кусок мерзлого хлеба… Помню, как-то нас повезли за Уфу за луком. Обратно едем и жрем этот лук прямо так… Ну что это?! А когда картошку таскали со станции на кухню, то прямо сырую ее жрали… Поэтому ребята и по помойкам шастали, и все равно некоторые с голоду умирали, но нам же ничего не говорили.
Однажды мама пришла меня навестить. Она и еще две женщины пришли туда пешком. В землянке нам устроили свидание. Ну, покормили они нас, а дальше? Поэтому я маме сразу сказал:
– Не приходи больше! В такой мороз вы столько идете, зачем это нужно?!
– Так люди говорят, что вы голодаете!
– И сколько вы на себе принесете?! Так что не приходи больше, мне всего хватает!
И при всем при этом как же нас гоняли… Причем бездумно гоняли, ведь никто из наших командиров на фронте не был. Особенно усердствовал наш взводный – младший лейтенант Щенников, что ли. Зверюга, до того нас гонял, что потом рассказывали, что, когда их отправили на фронт, ребята его дорогой застрелили. За такую хорошую работу даже не смогли дотерпеть до фронта…
Представьте, умываться по утрам нас гоняли по пояс голыми! А попробуйте голым по-пластунски по глубокому снегу… Спрашивается, зачем в 30—40-градусный мороз так гонять?! А потом к нам командирами отделений назначили трех фронтовиков, и они как увидели, что Щенников нас так муштрует, то стали возмущаться. У нас командиром отделения стал Филатов – хороший мужик, попавший к нам после ранения. И когда выходили на полевые занятия, он приведет нас в лес и говорит:
– Ребята, вам это ничего на фронте не понадобится. Так что разводите костер и грейтесь!
Удивительно добрый был человек. Вот только он нас и спасал, а так гоняли страшно… Ночью по тревоге поднимали и гоняли в лес за десять километров. Там каждому дают по бревну: «Несите на кухню!» А если попадались маленькие, то по два давали. Так мы что придумали. Брали по два и дорогой одно выбрасывали, чтобы легче идти. Сил-то никаких нет…
– А непосредственно боевой подготовкой занимались?
В принципе хорошо учили: теория, маскировка и стрельба, стрельба, стрельба. У каждого была своя личная снайперская винтовка, и почти каждый день выводили на стрельбище. Стрелять мне нравилось, и я отлично стрелял, тут и разговору нет, но эта бесконечная стрельба зимой на стрельбище. В этот мороз в ботинках…
А весной 43-го приехал с инспекцией сам Ворошилов, и как посмотрел, каких солдат там готовят… Сразу устроил нагоняй кому надо, и нас стали кормить курсантским пайком. И компот стали выдавать, и масло, тут люди, конечно, сразу ожили. Но счастье наше продолжалось недолго: летом 43-го школу вдруг расформировали. Видно, не требовалось столько снайперов. Нас перебросили в Колтубановку, это уже Оренбургская область, и там меня определили в воздушно-десантные войска. Отправили в Белоруссию, в 19-ю бригаду ВДВ, и стали учить на механика-водителя БА-64. Это легковая машина, переделанная под броневик. У нее экипаж всего два человека – я внизу, а вверху стрелок-радист. Восемь прыжков успел сделать.
– Не боялись прыгать?
А куда денешься? Если сам не прыгнешь, то выбросят… Насмерть не бились, но один раз у меня основной парашют не раскрылся, так я на запасном приземлился. А одного маленького парнишку далеко-далеко ветром унесло.
Но вскоре эту бригаду тоже расформировали. На комиссии мои документы посмотрели, увидели, что я тракторист, и записали меня механиком-водителем. Если не ошибаюсь, 126-я тяжелая танковая бригада прорыва РГК. Повезло, что на Т-34, а то ведь у нас были и тяжелые танки, и даже «Шерманы», но от них потом отказались. И наши гробы, а уж те еще хуже. Я сам видел, как они переворачивались. Ведь высокие, а траки узкие. Зато наши Т-34 и скоростные, и маневренные.
– Свой экипаж помните?
Командиром танка был ленинградец Петров. Шепетьев был, Гриша Морозов. Все дружные были, как одна семья. А по-другому никак! Но они были постарше меня, и боюсь, их давно нет в живых. И уже оттуда на фронт.
– Первый бой помните?
Запомнился, и еще как… Мы стояли в каком-то лесу на исходных. И к вечеру, мы и не ждали, не гадали, вышли подышать, и вдруг как начали нас обстреливать. Эти огромные сосны как начали падать, а мы стоим, не понимаем ничего…
Спрятались в танк, и тут одна сосна прямо на него грохнулась. Потом вылезли и вчетвером не могли ее стащить. Кое-как свалили. А главное, никто не понял, откуда по нам стреляли.
Наутро приходит командир взвода: «Все ребята, сегодня пойдем в бой!» Но когда пошли вперед, оказалось, что дороги заминированы, а на бездорожье половина танков застряла – распутица.
Помню, что форсировали Вислу и наступали на Данциг и Гдыню. Вот там пришлось тяжело. Как я там живой остался, даже не знаю… У нас в бригаде за два часа боя около сорока танков подбили… А там же в траншеях вода, они все мокрые, грязные, но здорово оборонялись. Но у нас уже было тотальное превосходство, в конце концов сломили их сопротивление. У нас рассказывали, что сам Рокоссовский приказал принести в термосах кашу, накормить первых пленных и отпустить. Чтобы они рассказали, что мы никого убивать не собираемся. И немцы как пошли, полная дорога… Один солдат подходит: «Ты откуда?» Тот молчит. Раз прикладом его: «Из Смоленской области…» Оказывается, большинство из них власовцы… Потом их выстроили чуть ли не дивизию и погнали по автостраде.
