В конце концов училище привезли на станцию Усатьевскую, что в 120 километрах от Ташкента. Нас у кого-то поселили, и я устроился работать экспедитором при училище. Но тут у нас случилось горе: в одну неделю умерли сразу два моих младших брата: Саша и Володя, одному четыре года, другому год… Видимо, какая-то инфекция…
И в этот тяжелый момент я сказал маме: «Все, иду на фронт». В училище мне предложили: «Давай к нам», но я отказался: «В небо не хочу». Просто я уже насмотрелся, как курсанты бьются… Это было, конечно, нечасто, и всякий раз это считалось огромным ЧП, но все равно в небо меня уже не тянуло.
— А мама вас не попрекнула, ведь вы фактически ее оставили совсем одну? Все-таки вы были самым старшим из детей и во всем ей помогали.
— Нет, таких разговоров не помню. В общем, я услышал, что в городе Мары есть танковое училище, и решил поступать туда. Начальник конотопского училища написал мне рекомендательное письмо, но когда я приехал, выяснилось, что, оказывается, они добровольцев не принимают. Но я начал настаивать: «Отец на фронте, два брата умерли — я хочу на фронт», и меня все-таки приняли. Это было в марте 43-го.
Так как меня приняли самым первым, то сразу назначили начальником карантина. И тут сюрприз: приезжает мой приятель Игорь Чумачев. Его отец был начальником медслужбы училища, и мы с ним учились в одном классе еще в Конотопе, а потом и в Грозном. Но когда мне пришла повестка учиться в ФЗУ, ему дали доучиться в 9-м классе. Оказалось, что он тоже доброволец: «Я хочу быть танкистом!» И таких добровольцев в нашем учебном взводе было много: Лель Валуев, Володя Сергиевский, Николай Кривец, Сашка Моторин. Наш балагур Рачья, Рачик Капланян, который после войны стал народным артистом СССР, тоже, в общем, вся наша разнородная братия была едина в своем желании — мы хотим на фронт.
Мы должны были проучиться максимум полгода, и нас как раз должны были отправить на Курскую дугу, но едва ли не перед самой отправкой на фронт в училище пришли танки новой модификации Т-34–85, и нас всех оставили и начали переучивать на них. Именно поэтому нас выпустили только в начале 44-го. Присвоили звания младших лейтенантов и отправили на фронт.
— Мне бы хотелось услышать более подробный рассказ о времени, проведенном в училище. Все-таки вы в нем проучились целый год. Как вы там жили, учились, какой был состав курсантов, преподавателей? Как кормили, а самое главное — насколько хорошо вас там подготовили.
— Я считаю, что нас подготовили очень хорошо. И хотя у нас все преподаватели были только фронтовики, но я не могу сказать, что, приехав на фронт, мы оказались полностью готовыми воинами, все-таки боевой опыт нельзя заменить никакими знаниями, а он приобретается только при непосредственном участии в боях. Но вот в плане знания техники и досконального освоения всех специальностей экипажа танка нас подготовили очень хорошо.
Мы могли и наводчиками быть, и на рации работать, а уж про вождение танка я и не говорю. Помню, как-то уже на фронте мы ехали ночью, но танк что-то подозрительно сильно вилял. И когда мой самый первый механик-водитель Серафим Васильевич Февралев признался, что он в темноте из-за куриной слепоты почти ничего не видит, то я его спокойно заменил. Да и потом частенько тоже садился за рычаги. Взаимозаменяемость у нас в экипажах была полная, каждый мог подменить каждого.
А среди курсантов были как бывшие фронтовики, направленные из госпиталей, так и вчерашние школьники. Во всяком случае, вспоминая их, могу сказать, что у нас были самые разные ребята и полный интернационал. Например, вместе со мной учились армяне Рачья Капланян и Артем Захарьян, который погиб самым первым из нашего выпуска… Александр Стребков с Урала, Николай Кривец из Казахстана, Сашка Моторин из Ташкента, беспризорник, между прочим, Семен Ходжаш из крымских татар, Володя Сергиевский из Москвы, Лель Валуев из Белоруссии. Иван Куценко — украинец, наш комсорг Сергей Медведев из Молдавии, Бехкатуров — казах, но в основном, конечно, славяне.
Как кормили? Вот вы мне дали прочитать несколько интервью с вашего сайта, в которых ветераны описывают ужасы курсантской жизни в училищах, что они там чуть ли не как в блокадном Ленинграде голодали. Не знаю, скажу лишь за себя. Думаю, что нас кормили нормально, но просто и нагрузки у нас были колоссальные, ведь гоняли нас будь здоров, а ребята же все молодые, поэтому, конечно, нам казалось, что не очень. Нам не хватало, вечно ходили полуголодные, поэтому все рвались на дежурство по кухне, а по ночам еще и приворовывали с полей виноград.
— В самоволки, кстати, ходили?
— И в увольнения ходили, и в самоволки бегали. Вот, кстати, вспомнился такой анекдотический случай. В Мары помимо нашего был развернут еще целый ряд училищ, точно помню артиллерийское, пограничное и какая-то авиационная академия. Поэтому в городском парке на танцах за девушек была большая конкуренция, даже до драк доходило. И вот как-то пошли мы в гарнизонную баню, а на мосту через Мургаб нам навстречу летчики. Нас всего несколько, а их значительно больше: «Мы в небе, а вы по земле ползаете», и нас в реку с моста…
Но о водных процедурах мы там и сами мечтали, потому что туркменская жара это нечто, никогда ее не забуду… Когда нас летом выводили на полевые занятия, то мы занимались только по ночам, потому что из-за жары в 40–50 градусов броня раскалялась до такой степени, что до нее просто невозможно было дотронуться. Поэтому занятия на танках проводились только ночью. А знаете, как мы обедали в эту жару? Когда нам приносили еду, мы раздевались и прямо с котелками залезали в арыки в воду по грудь и так ели… Сырые яйца чуть присыпешь песком, так через 5 минут уже можно есть… В час послеобеденного отдыха палатки обливали водой, сами оборачивались в мокрые простыни, но уже через 15 минут все были абсолютно сухие…
Что еще вам рассказать? Еще в самом начале нашей учебы наш комсорг Медведев спросил: «Ребята, кто из вас может на слух быстро записывать сообщения?» Говорю: «Я могу». — «Тогда будешь по утрам принимать сводки Совинформбюро. Как запишешь, будешь относить машинистке, а когда она распечатает, будешь разносить по всем четырем батальонам». И помимо учебы я занимался еще и этой работой.
— Большое было училище?
— В каждом батальоне было по 4 роты, а в каждой роте около 100 человек. Точно помню, что при выпуске в двух наших батальонах было 450 офицеров.
В общем, в начале весны 44-го нам присвоили звания младших лейтенантов и отправили за танками. Но перед самым отъездом я отпросился у командования повидать своих родных. К тому времени моего отца перевели в Чкаловское летное училище, поэтому в Ташкенте я оставил адрес своих родных в Оренбурге, пересел на пассажирский эшелон и уехал вперед, но меня строго-настрого предупредили: «Ну, смотри». И действительно, получилось очень удачно, пока ждал свой эшелон, провел три дня с родными.
А уже из Оренбурга половину наших ребят отправили за танками в Нижний Тагил, а нас отправили в Горький на завод «Красное Сормово». Там в запасном полку мы получили новые танки Т-34–85, сформировали экипажи и целый месяц проводили тренировки, стрельбы, слаживание экипажей.
