После окончания училища мы получили на нижнетагильском вагонозаводе танки Т-34, съездили на обкатку, и сразу на платформу погрузились. Больше всего запомнилось на заводе, как с одной стороны цеха завозились корпуса танковые и башни, а в другом конце уже гудела готовая машина. Танки были уже с рациями и танково-переговорными устройствами. Слабенькие рации были, в пределах 5 км работали, и то не сильно брали. Наши танки были уже белой краской покрашены. Как получили машины, нас погрузили на платформу, рабочие закрепили танки, и под Сталинград. Вначале говорили, что на Ленинградский фронт отправляемся, но направили под Сталинград. Наш эшелон пополнил 36-ю танковую бригаду 4-го механизированного корпуса, приданного 5-й ударной армии. Под вечер прибыл наш эшелон в г. Камышин под Сталинградом, мы были в теплушках, по прибытии к нам сразу пришел помпотех, велел забирать свои вещи, и по машинам. Мы свои вещи забрали, подошли к платформам, а там: «Рубить основное крепление танков!» Мы сняли крепление, оставили только под гусеницами, ночью разгружались возле леса. Через какое-то время пролетел самолет, понавесил «фонарей». Мы как раз успели танки сгрузить с платформы, и регулировщики кричат: «Скорее уезжайте». Оттуда мы уехали в лес, танки поставили, через небольшой промежуток времени слышим гул самолетов, и началась бомбежка. День простояли, ночью переправляли нас через Волгу. Утром сразу вошли в бой, вышли в ложбинку, там местность была такая, балки, овраги, 19 ноября начался прорыв, мы пошли в бой, танкового десанта не было. Начали теснить фашистов, мы поддерживали пехотную часть, оттуда нас бросили в сторону города. Первый бой, мы только первую бомбежку услышали, кругом дым, рвется, когда люк передний закроешь, через оптический прицел только и видишь «земля — небо, земля — небо». Вот и все, командир только указание даст, так ориентир и уловишь. Перед нашей атакой была артподготовка, потом за валом огня мы пошли, на первые немецкие траншеи наехали, я через триплекс увидел, да и почувствовал, что на траншеи наехали. Увидел уже наши первые горящие машины. В первом бою мы много на пулеметы наезжали, командир из пушки и спаренного пулемета лупил. А стрелок-радист, ему тоже через небольшую дырочку многого не видно, ты уже сам что-то через триплекс видишь, в бок его пихаешь, он только поворачивает, диск поставит и на гашетку нажимает. Не жалели патронов, абы шум был. А куда стреляешь, кто его знает. Потери были очень серьезные, мы под Сталинградом, можно сказать, половину своей техники потеряли. После первых боев нас, выпускников училища, почти что не осталось, кого ранило, кто погиб.
Когда Манштейн начал прорыв к Сталинграду, нас бросили на р. Мышку, немцы подбросили с Кавказа подкрепления, хотели освободить окруженного Паулюса. Но наш солдат грудью встал. Если бы не наш Ванька, прорвался бы Манштейн к Паулюсу. Мы ночью атаковали, при поддержке артиллерии и минометов. Там село было — ночью мы его брали, днем фашист. Дня три продолжалась такая катавасия. Там у фашистов все было, и мины, и противотанковые орудия. Нас не сильно использовали, больше артиллерия действовала. Встречались там с немецкими танками, но у немцев тогда ни «Тигров», ни «Пантер» не было, наша броня посильнее была; если в нас снаряд попадал в лобовую броню, у нас вмятина появлялась, а у немецких танков в случае попадания трещины по корпусу шли, у наших танков вязче броня была. У нас во время боев перебили гусеницу: подорвались на мине, хотели восстановить, но фашисты нас обстреляли, пришлось до вечера сидеть в танке. К вечеру наша пехота потеснила немцев, вот мы и занялись гусеницей. Сами гусеницу натянули, у нас специальные тросы были. Запускаешь двигатель — и на основное колесо наматывали, потом уже перекатами, под катки. И потихонечку двигались, поворачивали. Постепенно мы начали теснить немцев в сторону калмыцких степей, они стали отходить, в декабре на других участках фронта их давить начали.
Мы через калмыцкие степи пошли на Ростов. Тут мы гнали румын и итальянцев. Они в большинстве отрядами отступали, у румын были повозки, «каруцы», задние колеса большие, передние маленькие. У нас же с питанием было не очень, остановишь румын, один на танке с автоматом стоит, остальные по «каруцам» шарятся. В начале февраля мы вышли к Ростову и встали на формирование. Под Ростов пришли почти без танков, в нашей бригаде не больше двух десятков танков оставалось. Мы простояли месяца полтора в станице Большекрепинской, почти каждый день нас немцы бомбили. В станице нам уже погоны прицепили, присвоили части гвардейское звание, почетное название «Сталинградская», стали мы 36-й гвардейской Сталинградской отдельной танковой бригадой. Мне присвоили звание ст. сержант. Бригаду полностью укомплектовали.
Потом подошли к р. Миус, там есть такая сопка знаменитая, Саур-могила. С этой сопки, говорят, был виден Таганрог и Азовское море, даже Харьков можно было разглядеть. Эта Саур-могила была немцами сильно укреплена, мы под сопкой пошли в прорыв, тяжелые бои были, в этом бою наш танк сгорел. Когда после артподготовки мы двинулись, сразу прошли первые траншеи, а на вторых нам в лоб попало, а потом сбоку, и пламя в машине быстро загорелось. У нас заряжающего ранило, пришлось его вытаскивать, еле-еле вытащили, только вылезли, как по нас из пулеметов бешеный огонь открыли, мы слышали, как по люкам пули звенят, свою-то пулю не услышишь, не поймешь, как на земле окажешься. Я за войну из трех горящих танков вываливался. Немцев уже теснили, но, когда от танка отбежали, увидели, что недалеко пушка стоит, она нас и достала. Где ползком, где бежали, раненого на себе тащили. Все было, и пулеметы, и снаряды рвались, не поймешь, где немцы бьют, где наши. Потери в этом бою были огромные, в прорыв ведь как на смерть идешь, нас снова отвели в Луганскую область в села Амвросимовка и Сухая Балка на пополнение. Там наш экипаж получил новый Т-34–76 с командирской башенкой.
После пополнения участвовали в боях за Донбасс, фашисты там сильно не сопротивлялись, они уже отходили. Больше в зачистках участвовали, люк приоткроешь, гранату РГД в траншею немецкую бросаешь. Тут сильных боев не было. Нас готовили делать прорыв на юг Украины. Мы вышли на р. Молочную, тут уже сильные бои были. Там равнина в большинстве, поэтому мы понесли большие потери от артиллерийского огня. Здесь наш экипаж впервые встретился с «Пантерами». После прорыва на р. Молочной мы вышли к селам Малый и Большой Токмак (Днепропетровская область), под обстрелом на гору поднялись, и там нас встретили две «Пантеры». С нами была самоходка ИСУ-152, вот она вышла из лесопосадки и уничтожила одну из них, вторая сбежала. Вот тут нам, представьте себе, попали в ствол пушки, он согнулся, мы развернули башню назад, по немецким траншеям поездили, взяли раненых и поехали в тыл. В тылу заменили пушку и потом обратно пошли через Гуляй-Поле, на Новоасканию. Тут немного постояли, помню, как наши истребители над нами часто летали. В конце октября вышли на Голую Пристань. Нашу бригаду хотели перебросить в Северный Крым на помощь 19-му танковому корпусу, но мы не успели подойти, они, 19-й танковый, погибли в Армянске.
Потом нас отвели в села Малая и Большая Белозерка в Днепропетровской области. Там мы стояли в обороне, закопали свои танки, рядом с нами артиллеристы размещались. В январе 1944 г. началась Никопольско-Криворожская операция, меня под Никополем ранило. Мы с пехотой в прорыв вошли, взяли г. Дзержинск и вышли к станции Чертомлык, и там нам указали, что в балке укрепились фашисты, их надо выдавить. В нашей бригаде танков оставалось немного, мы вышли из-за домов в наступление, нас сразу обстреляли, один танк взорвался полностью, его экипаж погиб. Мы отступили, потом вечером опять пошли на первийские хутора, на станцию Чертомлык. Вот под станцией меня и ранило, из горящей машины выскочили, мы уже бежали, ничего не видел, слышу, прошумело что-то, и все — осколками ранило всю левую сторону — щеку, руку, ногу.
