— Какое отношение у вас было к партии, Сталину?
— Неплохое. Мы только «За Родину! За Сталина!» в бой шли, и пропаганда постоянно была.
— Были ли верующие в экипаже?
— Перед боем каждый крестился, только бы жить остался. Обязательно говорили: «Боженька, сохрани меня».
— Сталкивались ли с пленными немцами?
— Сталкивались, в Сталинграде впервые увидел. Потом румын и итальянцев сами в плен брали, они же сразу говорили: «Русиш! Куда в плен дорога?» А какое к ним отношение — немец, он ведь тоже человек. У пленных пехота оружие отбирала, складывала отдельно, мы танком проехали, чтобы уничтожить, а потом немцев с конвоиром уводили, а бывало такое, что солдат не хватало, показывали: «Туда!» А куда они пошли, может, обратно к своим, кто его знал. Но все равно, так поступали тогда, когда наши части уже шли за нами, они их все равно забирали.
— Приходилось сталкиваться с частями Ваффен-СС?
— Представьте себе, мы дважды сталкивались с дивизией СС «Галичина». Здесь, во время Корсунь-Шевченковской операции встречался наш корпус. И потом я уже лично в Венгрии под Будапештом, мы их там давили. Так они, гады, отстреливались до последнего. Наши, украинцы, они не сдавались, немцы уже чуть что — руки поднимали, а эти до конца сражались. И главное, такие свирепые были.
— Какое настроение было в войсках под Сталинградом?
— Мы знали, что город был почти полностью уничтожен, фашисты во многих местах находились у самой Волги. Наше настроение было боевое, приказ № 372 появился, ни шагу назад, за Волгой места нет. Совсем уже, все поняли, стоять надо.
— Сталкивались ли со старшими офицерами?
— Такие, как командующий фронтом, армией, они на передовую не сильно лезли, мы их не видели. А вот командир нашего корпуса Танасчишин постоянно на передовой был, у нас в экипаже несколько раз побывал. С ним всегда адъютант и два солдата. У него тросточка была, и он, даже во время крупных боев, пешком по полю ходил, и чуть что, где-то танк остановился, он подходил, бывали случаи, что и расстреливал на месте. Бесстрашный был.
— Получали ли вы деньги на руки?
— Нет, не было такого. Вот когда уже демобилизация, нам сразу на руки выдали деньги, а так во время войны как зарплату не давали.
— Брали ли трофеи?
— Конечно, брали, особенно вооружение и харчи. Уже когда в Австрию вошли, часов набрали, штамповки. Когда города брали, в магазин зайдешь, бери все, что хочешь. Кто-то много набирал. Но когда вошли в Румынию, прошли километров 50, нам приказ пришел остановиться. Приехал замполит, прочел лекцию о том, что мы вошли в дружественную страну, чтобы мародерства не было. За это полагался расстрел. И было такое, в 1946 г., прямо перед демобилизацией у нас один солдат был куда-то в командировку отправлен, так по возвращении его расстреляли перед нашим строем за мародерство. В Венгрии освободили один поселок, вина понабрали, зашли в какой-то богатый дом, видим, гардероб, костюмы мужские, свое вшивое сняли, надели костюмы, думали, что хоть вшей меньше будет, а через небольшое время вши обратно у нас завелись.
— Как мылись, стирались?
— По этому поводу могу рассказать такой случай. Нас отвели на небольшой отдых зимой 1942/43 г., там была такая специальная часть, мы ее называли «мыльно-пузырный» батальон. Там были и кухни, и пекарни, и прачечные. И вот приехала баня, там и машины специальные, и вошебойки. Мы-то с вшами только так боролись — проедет большая машина, снимаешь гимнастерку, обматываешь трубу, вшей жжешь выхлопными газами. Так в этой бане моешься — тут вымыл, а тут уже застыло, еще сзади уже кричат: «Вылазь скорее!» Летом где-то возле колодца моешься, украинцы нам воду носили, подогревали нам, сами поливали, чтоб мы обмывались. Украинские девушки, женщины заботились о нас, было такое, что симпатия возникала между ними и нашими солдатами.
— Были ли в части женщины, как складывались с ними взаимоотношения?
— Были, санинструктора, раненых выносили. Нам когда пушку пробили, санинструктору ногу оторвало, она в немецких траншеях на мине подорвалась. И когда мы раненых на танке вывозили, ее тоже везли. ППЖ, полевые временные жены, тоже были, кому кто понравится.
— Что было самым страшным на войне? Бывали ли минуты слабости?
— Вначале все было страшно. В первые дней семь вообще тяжело было, а потом как начали освобождать наши села, города, как увидели, сколько наших жителей было повешено, стариков, детей убитых увидели, тогда уже зло пошло, ненависть к фашистам проклятым. Но все равно были уверены в победе, особенно после Курской битвы, тогда у солдат дух совсем поднялся. Уже когда в Донбассе сражались, чувствовалось, что фашисты ослабли, не те, что были под Сталинградом, там фашисты сильные были, особенно когда Манштейн рвался к Паулюсу. Но все равно трудно было, вот на р. Молочной столько нашей пехоты положено, очень много. А после Ясско-Кишиневской битвы мы в победе не сомневались, от немцев уже итальянцы отошли, потом румыны. Немец слабее стал.
— Как хоронили наших убитых?
— По обстоятельствам. Были специальные похоронные взводы, они собирали у всех вооружение и хоронили. А если немцы теснили, то находили поглубже окоп, в плащ-палатки завернули, окоп засыпали. Документы себе в карман, а то и вместе с документами хоронили. А что вы думаете, мало сейчас по Украине таких безымянных могил?! И так бывало, что того, кто похоронил, сразу убивало или ранило. Кто вспомнит, где хоронили.
— Какое отношение у вас было к политработникам?
— Был такой случай. Когда нас выводили с Австрии, уже где-то на границе колонна остановилась, у немцев мы взяли журналы с разными видами женщин, карты игральные с обнаженными женщинами. Экипажи собрались вокруг нашего танка, у нас заряжающий на гармошке играл, сидим, играем в картишки. Тут проходит замполит, подошел к нам: «Ну что, отдыхаем? А ну-ка покажите!» Как увидел, сразу приказал распалить костер и сжечь, и чтоб больше он такого не видел.
— Какие отношения складывались с особистами?
— О-о-о, пришлось встречаться, мужики суровые. Когда у нас первый танк сгорел, мы пришли в свою часть. И вот у нас ночью вызвали командира машины, потом остальных в особый отдел. Такие вопросы задавали: «Почему вы с танком не сгорели? Машину не сохранили?» А потом вышел приказ Сталина, что мы можем технику сделать за какие-то часы, а человека надо 20 лет растить. И особый отдел от нас отстал. Говорят, особисты завязывались с теми, кто в плен попадал, а мы ведь даже в окружении не были.
Когда война закончилась, мы в Австрии постояли, там нас готовили на Японию, мы стояли на станции, ждали вагоны, уже танки ИС-3 были, но туда мы уже не попали. Потом нас вывели в Болгарию, в 1947 г. я демобилизовался, и началась уже моя мирная жизнь.
