Наш первый бой состоялся 26 июня. Позже, повоевав, я стал понимать трагические ошибки и этого боя, и многих других боев начала войны. Но тогда мы еще не были настоящими солдатами, мы пока были неразумным пушечным мясом.
Советская пропаганда работала отлично. В какой-то степени и она сыграла злую шутку с Красной Армией начала войны. «И на вражьей земле мы врага разобьем…» — пели мы, собираясь вести войну только наступательную. Многие тогда считали, что изучать, знать врага — это лишнее, врага нужно только бить, и при первом хорошем натиске противник побежит без оглядки. Даже учения, по крайней мере в нашем полку, были такие: «Противник занимает оборону на этой высоте. Вперед! Ура!» И помчались, кто быстрей. Однажды на учениях с боевыми стрельбами кто-то даже влепил боевым снарядом по башне танку, вырвавшемуся вперед. Слава богу, снаряд был осколочный, и никто не пострадал, плафоны в танке только посыпались. Так и воевали в сорок первом. Но одно дело «ура» кричать и мчаться вперед на изученном вдоль и поперек полигоне, другое — в реальном бою.
Потом уже наше поколение молодых офицеров-танкистов ценою многих жизней создавало эффективную тактику танкового боя. Изучало структуру войск противника, их тактику и вооружение. Все то, что необходимо знать, чтобы успешно воевать. Получив разведданные, грамотный командир по названию части противника должен определить, каким оружием враг встретит его, как с ним бороться успешно и с минимальными потерями. Но это было потом.
А пока мы пришли к Дубно и встали в оборону перед городом. Небольшой городишко. Горит. Немцы выходят из Дубно колоннами, пока не замечая нас. А наши лихие командиры, вместо того чтобы максимально подготовиться к встрече противника, решили покончить с врагом лихим кавалерийским наскоком: «Ура! За Родину! За Сталина!» Взревели моторы, и полк помчался в атаку. Здорово мы погорели там. Немцы остановились, на наших глазах быстро развернули артиллерию и как дали нам прикурить! Расстреливали, как в тире. Штук семьдесят этой мелюзги, легких танков Т-26, Т-70, участвовало в атаке, а осталось около двадцати. Т-26 даже крупнокалиберный пулемет прошивал в борт насквозь. Разве это броня — 15 миллиметров?! Мой танк тоже был подбит, снаряд сбил подвесную каретку на гусенице. Немцы, почувствовав более или менее серьезное сопротивление на этом участке, стали в оборону и наступление прекратили. За ночь мы своими силами отремонтировали танк. Наш экипаж снова был готов к бою.
В июне и июле дрались постоянно. Обычно получали приказ занять оборону на определенном рубеже. Занимали, ждали немцев. Иногда они шли на нас, тогда дрались, иногда немцы обходили нашу оборону на другом участке, тогда приходилось отступать, чтобы избежать окружения. Но отступали только по приказу. Ни разу немцы не пробили, не смяли оборону нашего полка. Скоро наш танк подбили, и пришлось его бросить. Танк сгорел 9 или 10 июля в окрестностях Новоград-Волынского. Никто из нас даже не заметил, откуда прилетела болванка. Нам попали в борт, и танк загорелся. Мы выпрыгнули около железнодорожного переезда, у меня комбинезон горел. Рядом была канава с грязной болотистой водой, я бросился туда и сбил с себя огонь.
В июле же на станцию Федоровка пришел эшелон с пополнением для полка, в котором были танки БТ-7. Всего семь машин. Ночью «безлошадные» танкисты, в том числе и наш экипаж, которому тоже выделили танк, пошли разгружать эшелон. Каких-либо специальных приспособлений для выгрузки танка с платформы на станции не нашлось. Решили просто спрыгивать с платформы. Мотор у танка мощный, ходовая часть надежная, все танки удачно соскочили на насыпь. На БТ-7 удалось повоевать около трех дней. В очередной атаке немцы нас подбили, экипаж успел выскочить.
Отступали через Новоград-Волынский. Здесь я увидел то, что немцам простить не мог уже никогда. Мы прошли мимо расчета 45-мм противотанковой пушки. Дальше лежала молодая женщина, убитая при немецком налете, а рядом с ней ползал и кричал ребенок. Малышу было, наверное, чуть больше года. Куда нам этого пацана девать? Пошли стучать в ближайшие дома. Один, другой, нет никого. Потом нашли старушку, она забрала мальчика. После этого я так возненавидел немцев, что только с недавнего времени слово «немец» перестало вызывать у меня ненависть. Тогда в голове сидело одно — немец это враг, который должен быть уничтожен! И до конца войны пленных мы без особой нужды не брали.
Сегодня моя дочь живет в Калининградской области, по работе много общается с немцами. Удивляется: папа, почему ты все еще так не любишь их? Как ей объяснить?
Наши легкие танки по одному скоро выбили все. Пошлют 3–4 танка в атаку, и нет их.
Большинство танковых частей того времени были созданы на основе кавалерийских корпусов. Многие командиры, бывшие конники тогда командовали по привычке: аллюр «три креста» и вперед, лишь бы быстрей. Ведь танк — это не лошадь, его легко посадить в какой-нибудь ручей, овраг или болото, где он, неподвижный, становится легкой добычей для вражеских танков и артиллерии. При таких необдуманных играх в догонялки резко снижается эффективность танковых соединений. И главное — огневая мощь танка: его пушка и пулемет становятся малополезными. И вот половину пришедших из Житомира тридцатьчетверок в одной из первых атак посадили в болото и бросили. Очень жаль. Танк Т-34 в начале войны был мощным оружием, с которым немцам приходилось считаться.
Т-34 ходили как королевы. В полку оставался один танк, им командовал капитан, не вспомню фамилию, хороший мужик был, жизнерадостный. Он закрывал люки и выходил на горку, на открытое место. По нему немцы бьют, но броню пробить не могут, а он наблюдает, только где цель заметил, туда снаряд, и никто не шевелится, и никто к нему не подойдет. Так потом «Тигры» в 43-м воевали. У них пушка мощная была, 88 мм, дальнобойная, и оптика отличная. Но ловили мы и «Тигров». А тогда, в 41-м на Т-34 я с умилением смотрел. После боя подошли к нему:
— Ну, вам и попало, товарищ капитан!
— Да что попало! Видишь, все отскакивает, только считай.
Начали считать, вышло сорок четыре попадания! И ни одной пробоины, только лунки.
Смеется:
— Ну, а вы что, танкисты, в пехоту записались?
Записались. Танк сгорел. Дали винтовку, больше ничего, ни лопатки, ни хрена. Окопаться нечем. Воюем в пехоте. Но мы не бежали! Оборонялись люди стойко. Немцы обойдут где-то на другом участке, нам дают команду отходить, ночью отходим. Но когда на позицию вставали — ничего подобного. В ночной поиск ходили даже. Минометная батарея нам досаждала. Командир полка, полковник Владимир Исидорович Живлюк, с четырьмя шпалами в петлицах, ставит задачу: надо эту батарею найти и обезвредить.
В начале войны немцы довольно беспечные были, они же считали, что русские разгромлены и война закончится в считаные недели. Мы вышли на эту батарею ночью, перебили минометчиков, ни одного в живых не оставили. Взяли, сколько было, минометов. Минометы были ротные, 50-мм, маленькие, как игрушечные. Собрали и утащили к себе, доложили командиру полка. Потом разбирались с этими минометами, пробовали даже стрелять по немцам. Получается.
Однажды поймали «курощупов». Немцы, когда эту деревню заняли, на ночь в ней не остановились, а сидели в своих блиндажах, охранялись. А мы ночью слышим, в деревне куры орут. Пошли втроем посмотреть. Немец один на часах у забора стоит, а второй по двору кур ловит. Наш парень часового ножом в шею, раз! И готово. А второй фриц задом пятится, мешок с добычей тащит. Мы с Лешкой Куровым ему вещмешок на голову, и лямку затянули. Приволокли этого фрица вместе с оружием, со всем добром, в мешке на веревочке.
