Каманин говорит:
– Ты сбил летчика, который много сбил самолетов во Франции, Польше и у нас. Вы, Бегельдинов, знаете что сделали? Открыли новую тактику в штурмовой авиации. Оказывается, штурмовая авиация может драться с истребителями, и может даже сбивать.
Я стою. Чего я могу сказать?
– Я вас награждаю орденом Отечественной войны II степени.
Тогда этого ордена еще ни у кого не было, мы только из газет знали, что его учредили.
– Спасибо. Служу Советскому Союзу!
– Может, кушать хотите?
– Нет, нас там хорошо кормят.
– Ладно, езжайте в полк.
Вернулся в полк. Командир полка:
– Ну-ка иди сюда. Почему ты вчера не доложил?
– Вчера пять человек погибли, как я могу докладывать, что сбил немецкий самолет?
Он замолчал.
– Ладно, иди.
На второй день вот такая фотография в газете и статья «Штурмовик может драться с истребителем и даже сбивать».
Нестеров Евгений Павлович
Я с моим командиром Парфеновым совершил 57 боевых вылетов: на аэродром Луастари, на Титовские мосты, которые тоже были в руках фашистов. Аэродром Луастари был очень сильно прикрыт и зенитными средствами, и истребителями противника. Там погибло много наших летчиков и особенно стрелков. Особенно много мы с ним совершили боевых вылетов на свирско-петрозаводском направлении, в Южной Карелии. Там мы делали по 3–4 боевых вылета в день. Парфенов не знал устали. Были у нас и потери. 1 июля 1944 года наша шестерка под командованием командира эскадрильи гвардии капитана Николая Артамоновича Белого получила задание обнаружить танковую колонну фашистов и штурмовать ее. Мы вылетели с аэродрома Витлица, вышли на дорогу Ряже – Питкеранта и повернули на запад. По дороге двигались фашистские повозки, солдаты, но командир не обращал на них внимания, он искал основную цель – танковую колонну. И вот в районе Ветла озера он обнаружил танковую колонну на опушке леса и устремился в атаку. Остальные за ним. Мы летели второй парой. Я оглянулся – на земле несколько взрывов. Мой командир тоже открыл огонь, сбросил бомбы, я второй раз оглянулся и увидел огромный столб пламени. Выходим из атаки, а ведущего нет. Гвардии капитан Белый и его воздушный стрелок гвардии старший сержант Георгий Калугин врезался в танковую колонну: это вызвало такой огромный столб пламени, что фашистские танки горели. Мой командир Парфенов взял командование оставшейся группой на себя, и мы совершили еще три захода. В нас кипела злость! Мы были огорчены гибелью своего командира: он был отважный летчик, водил нас на ответственные задания и погиб на наших глазах. Когда мы прилетели домой, то поклялись перед знаменем полка мстить фашистам за смерть нашего любимого командира.
Запомнился еще один вылет в район Титовки. Заданием было разбить титовские мосты. Мы вылетели парой: Парфенов ведущий, гвардии младший лейтенант Горобец – ведомый. Воздушным стрелком у него был гвардии сержант Наседкин. Мы отштурмовали позиции фашистов (огневые точки западнее Титовки) и вышли на второй заход. Во время второго захода мы должны повернуть на восток, идти на свой аэродром. И вот в это время нашего ведомого младшего лейтенанта Горобца и воздушного стрелка сержанта Наседкина сбили зенитным снарядом. Они погибли западнее сопки, которая стоит недалеко от реки Титовки. Мы были, конечно, потрясены. Когда вернулись на свой аэродром, то рассказали корреспонденту газеты «Боевая вахта» – он поместил заметку о геройской гибели Горобца и Наседкина.
Был у нас с Парфеновым и такой случай: мы летели на разведку и штурмовку железнодорожной станции вблизи Лай-малы. Выйдя на цель, мы сфотографировали эшелоны, после чего начали атаку. Зенитки взяли нас в клещи, с земли в нашем направлении тянулись разноцветные трассирующие следы. И вот один снаряд пробил пол моей кабины, прошел у меня между ног, ударился о край бронеплиты, отвалил этот край и вышел в фюзеляж. Я оглянулся на своего командира: он спокойно ведет, поэтому я тоже успокоился. Но потом подумал: «А что же там натворил вражеский снаряд?» И вот я отстегнул парашют, открыл дверцу бронеплиты, залез в фюзеляж, – и ахнул. Тяга руля высоты – алюминиевая трубка – была почти полностью перебита. От работы мотора она вибрирует и вот-вот должна переломиться. Что делать? За голенищем сапога у стрелка обычно была полетная карта – планшетов нам не доставалось. Я выхватил из-за голенища полетную карту, оторвал узкую полосу, обмотал вокруг поврежденного места, зажал пальцами правой руки и стал держать. Летчик ничего не знает, он шурует рулем. У меня рука затекла. Что делать? Я поставил локоть на стрингер и получилась живая качалка. Так мы летели до самого аэродрома. Когда сели и зарулили, слышу крики встречающих: «А где же стрелок?» Мой командир иногда любил пошутить. Он выскочил на крыло, заглянул в мою кабину и говорит: «Ну, мы задание выполнили, а Женька мой выпрыгнул с парашютом». – «Как же выпрыгнул? «Фонарь» кабины закрыт!» Тут я вылезаю, – у меня руки и ноги занемели, и я еле-еле вылез из кабины. Все закричали: «Ура! Оба живы». Меня стали качать. Командующий 7-й Воздушной армии, узнав об этом случае, подписал приказ о награждении меня орденом Отечественной войны II степени. В представлении было написано: «За мужество, героизм и смекалку, проявленные в тяжелых условиях, спасая поврежденный самолет, наградить орденом Отечественной войны II степени».
Обслуживание пушки ВЯ-23. 7 гшап ВВС ВМФ
Расскажу еще один карельский эпизод, который тоже характеризует моего командира Парфенова как отважного, смелого летчика. Мы получили задание вылететь на штурмовку артиллерийских позиций западнее озера Толвоярви. Вырулили и как ведущие взлетели первыми и ждем взлета ведомого. Елкин вырулил, стоял-стоял на старте, пылил-пылил, – и вырулил на стоянку. Оказывается, в это время была команда вернуться на свою базу. Но мой командир поворачивает на запад, и мы летим к аэродрому истребителей. Истребители должны сопровождать нас до цели. Мы летим над аэродромом истребителей, видим на старте два самолета. Они пылят, ждут команды на взлет, – но тоже прекращают пылить и отворачивают на стоянку. Так мой командир и в этом случае опять поворачивает на запад, и мы летим одни. Подлетаем к Толвоярви: по дороге навстречу друг другу двигаются автобус и две повозки. Мой командир заходит на пикирование, штурмует автобус, штурмует повозки. Повозки опрокинулись, автобус валяется на обочине, солдаты разбежались в лес. Отштурмовали, полетели дальше. Основная цель – это артиллерийские позиции. Мы вышли на основную цель на низкой высоте, метров 50. Зенитчики не успели нас обстрелять, мы сбросили бомбы и начали штурмовку снарядами и пушками. Второй, третий заход. Три захода мы сделали по этим позициям. Бомбы разорвались в траншеях обслуги, зенитки замолчали, и мы пошли на восток, к себе домой. Когда мы сели на своем аэродроме, мой командир выскочил из кабины, подходит к командиру полка и докладывает: «Товарищ гвардии майор, задание выполнено». Гвардии майор Андреев в ярости с кулаками на Парфенова: «Какое право ты имел лететь? Получил команду возвратиться на свой аэродром?» – «Нет, не получил». Командир полка приказывает начальнику связи майору Маковею: «Маковей, проверьте радиоаппаратуру». Маковей залезает в кабину, проверяет аппаратуру, аппаратура оказывается работоспособной. Командир полка в ярости: «Парфенов, отстраняю тебя на пять полетов!» Для моего командира отстранение от полетов было более ужасным, чем гауптвахта. Он приуныл и два дня ходил с поникшей головой. Через два дня командир полка смилостивился, отменил свое наказание и разрешил лететь, и мы продолжали летать на штурмовку. Это говорит о том, как он любил летать, как он рвался в бой и даже невзирая на команду полетел один, без сопровождения, на штурмовку.
