Берестов помог ей сесть в коляску и, сняв шляпу, поклонился на прощанье. Княжна в ответ склонила голову и коротко бросила кучеру:
— Трогай!
Спустя полчаса она уже была дома. Хесс, как всегда, отсутствовал, что при сложившихся обстоятельствах было весьма кстати. Обуреваемая самыми дурными предчувствиями, Мария Андреевна прошла к себе в кабинет и, запершись там, потратила почти два часа на составление прошения на высочайшее имя. Она писала, старательно выбирая слова и подолгу думая над каждой фразой, но, закончив, даже не стала перечитывать написанного, сразу же запечатала письмо и велела немедля его отправить.
Княжна понимала, что гораздо правильнее было бы ехать в Санкт-Петербург самой, но что-то удерживало ее от этого шага. Хесс с его странным поведением в свете последних новостей как-то отодвинулся на задний план, но тревога за судьбу вспыльчивого поляка не смогла заслонить собою иной тревоги: будучи не в состоянии четко сформулировать свои подозрения, княжна тем не менее чувствовала, что вокруг нее снова затевается что-то недоброе. Какая-то невидимая сила медленно, но верно стягивала в тугой узел судьбы княжны Вязмитиновой и заброшенного старинного кремля.
* * *
Стоявшая перед Хруновым задача была не из легких: в одиночку обшарить никем не пройденные подземелья кремля было бы сложно даже в открытую, на глазах у всех, не таясь и не прячась. Тем не менее привлекать к поискам своих подручных Хрунов не стал: постоянное мельтешение подозрительных косматых личностей в районе кремля рано или поздно было бы замечено. Он ограничился тем, что велел своим головорезам рассредоточиться по городским притонам, вести себя тихо и ждать сигнала. Люди могли ему пригодиться для того, чтобы извлечь казну из подземелья и перенести ее в укромное место.
Впрочем, дело казалось сложным лишь издали, до тех пор, пока Хрунов не добрался до места и не стал на косогоре, разглядывая высившиеся впереди мощные стены старинного укрепления. При взгляде с этой позиции задача перестала выглядеть сложной; отсюда она казалась попросту невыполнимой. Размеры кремля и стоявшего на береговом откосе человека были несоизмеримы; казалось, можно потратить жизнь, ползая по этим грудам мертвого камня, и ничего не найти.
Но Николай Иванович Хрунов был не из тех, кто пасует перед трудностями, особенно если впереди поджидает солидный куш. На сей раз куш обещал быть невиданным, фантастическим, и бывший поручик взялся за дело со спокойной уверенностью человека, которому некуда отступать и который твердо намерен добиться успеха. Даже Ерема, который, глянув на каменную махину кремля, заметно приуныл, мало-помалу заразился настроением своего атамана и теперь работал как зверь, на пару с Хруновым обшаривая мрачные подземелья.
В поисках прошла неделя, за ней потянулась вторая. Раз за разом Хрунов в сопровождении мрачно сопящего Еремы спускался в царство мрака и тишины по крошащимся каменным ступеням, и каждый раз им приходилось выбираться наружу несолоно хлебавши. Остальные члены шайки промышляли кто чем мог; с их появлением в городе резко подскочило количество разбоев и грабежей, но Хрунова это не беспокоило: он не виделся со своими людьми с тех пор, как переместился в город, они не знали, где находится и чем занят их атаман, а значит, не могли его выдать. С головой погрузившись в решение новой задачи, Хрунов на время забыл о княжне Вязмитиновой и о своих планах в отношении этой гордячки: в отличие от сокровища, которое активно искала церковь, княжна могла и подождать. Бывший поручик не заблуждался относительно того, кто ему противостоял: церковь была очень серьезным соперником, обладающим девятисотлетним опытом войны, интриг и подспудного управления судьбами государства. Попы в золоченых ризах, возглашавшие с амвонов неудобопонятную белиберду, были только верхушкой огромного айсберга. В отличие от Еремы, который жил, повинуясь скорее звериным инстинктам, чем разуму, Хрунов отлично понимал, что вступил в единоборство с целой армией, составленной из умелых, жестких, опытных и очень неглупых бойцов. Ему удалось выиграть первую схватку в этой войне, и теперь в его распоряжении была небольшая фора по времени. Надобно было торопиться, но подземные коридоры тянулись шаг за шагом, верста за верстой, и конца им не было.
Тем не менее Хрунов не порол горячку, понимая, что в спешке может пройти мимо сокровища, отделенного лишь тонким слоем штукатурки или какой-нибудь гнилой доской. Другой на его месте, не имея плана подземелий и не зная, в какой именно части кремля следует искать, стал бы слепо метаться из стороны в сторону, рассчитывая на удачу. Хрунов действовал иначе. Проникнув в подземелья через подвал одной из южных башен, он обследовал их шаг за шагом, занося каждый поворот на составляемый по ходу поисков план. В котомке расстриги, носимой обыкновенно Еремою, помимо съестных припасов, воды, свечей и прочих необходимых предметов, всегда лежало несколько мотков прочной бечевы. Бечеву эту Хрунов называл нитью Ариадны, которая, если верить грекам, помогла Тесею выбраться из лабиринта, в коем обитал кровожадный Минотавр. Ереме было невдомек, кто такие Ариадна, Тесей и Минотавр, однако, быстро ухватив суть нововведения, он его одобрил. Пробираясь подземными коридорами, Ерема разматывал бечеву, отмечая ею пройденный путь. Где-то на третий день поисков он самолично усовершенствовал это простейшее приспособление, удивив своею сметкой Хрунова. Усовершенствование это состояло в небольшой дырочке, которую Ерема прорезал в углу котомки. Он пропустил бечеву через это отверстие, так что положенный в котомку клубок разматывался сам, оставляя свободными руки Еремы. Каким бы примитивным ни было это изобретение, оно существенно ускорило работу, ибо теперь искатели сокровищ могли обстукивать полы и стены в четыре руки, а не в две, как раньше.
В первые дни поисков Хрунов часто вспоминал свой разговор с отцом Евлампием. Обстоятельства, открывшиеся в ходе этого разговора, поначалу сильно занимали его воображение, но, по мере того как коридор сменялся коридором, а день — ночью, увлечение бывшего поручика упомянутым предметом постепенно шло на убыль. В конце концов Хрунов пришел к тому же, с чего, помнится, начал тот памятный разговор простодушный отец Евлампий: какая, собственно, теперь разница, написал Платон свои сочинения сам или украл их у Сократа после казни последнего? Николаю Ивановичу Хрунову это было безразлично, и он имел все основания подозревать, что это так же безразлично всем остальным людям, в том числе и патриарху всея Руси, и Римскому Папе. Хорошенько поразмыслив над этой проблемой, Хрунов пришел к выводу, что церковь решила пополнить свою казну, наложив лапу на золото Ивана Грозного. Рассказанная же отцом Евлампием история о рукописи, якобы таящей в себе угрозу для православия, была, вернее всего, наскоро сочинена архиереем для того, чтобы заставить деревенского батюшку принять активное участие в розысках.
Так считал Хрунов; впрочем, он допускал, что рукопись действительно существует и что в ней могут быть заинтересованы обе церкви — и православная, и католическая. Это обстоятельство, если разобраться, было ему только на руку: найдя мифическую рукопись, он мог бы диктовать свои условия и Москве, и Ватикану — чтобы продать драгоценную находку тому, кто больше заплатит.
