Еще лучше отзывалась о Чикатило его дочь: «Папа добрый, спокойный человек, имел страсть читать газеты и смотреть телевизор. Вел здоровый образ жизни, не курил, спиртным не злоупотреблял. Очень любил детей, никаких странностей я у него не замечала».
Эти две характеристики показывают, что «добрый, спокойный» человек оборачивался зверем лишь в строго определенных случаях – в отношении своих сексуальных жертв, причем соответствующие ситуации готовил сам. Во всех остальных обстоятельствах он пассивен и подчинен настолько, что не может дать сдачи никому из своих обидчиков – на работе, в семье, армии, местах лишения свободы, во время случайных конфликтов. Более того, во многих отзывах о нем отмечается вежливость и предупредительность, что можно расценить как его стремление предпринять упреждающие шаги, чтобы не вызвать никакой агрессии против себя из-за страха перед ней. Отношение к жене и детям связаны, по-видимому, с чувством вины перед ними, поскольку он, по его словам, не смог обеспечить им достаточного существования.
Между тем «страстный любитель газет и телевизоров» был большим сутяжником, постоянно на что-то жаловался, обычно козыряя своим членством в КПСС. Только за год, предшествующий аресту, т. е. в самый разгар кровавых убийств, написал более 50 жалоб, приезжал жаловаться в Москву и здесь ходил со щитом на груди, требуя справедливости. Но ведь это проявление агрессивности, и как ее увязать с постоянно подчиненной позицией Чикатило в большинстве других случаев?
Думается, что одно другому совсем не противоречит, и постоянная подчиненность как раз и компенсируется сутяжничеством, т. е. он агрессивен, но не смеет открыто дать отпор, поскольку труслив, всегда боялся физического воздействия. Чтобы лучше понять это, нужно учитывать, что он не способен оказать сопротивление обидчику, так сказать, лицом к лицу. Избегая этого, но подчиняясь потребностям своей агрессивной натуры, Чикатило постоянно пишет жалобы, которые представляют собой вербальную, словесную агрессию в форме нападения не только на тех, кто обижал его, а вообще на всех. К тому же, как указывалось выше, написание писем снижало остроту его постоянных переживаний по поводу своей несчастной жизни, а это имело для него большое эмоциональное значение.
А обиды и удары судьбы он испытывал всегда и как бы коллекционировал их: провалил вступительные экзамены на юридический факультет, хотя мечтал стать следователем или прокурором, что хорошо увязывается с его поисками справедливости и агрессивностью; у него была выраженная половая слабость, а в последние годы наступила полная импотенция; его использовали в качестве пассивного партнера в гомосексуальных контактах, к чему, правда, он и сам бессознательно стремился, но все-таки оценивал это как унижение; для него не находилось работы, которой, по его убеждению, он достоин; его все время унижали по мелочам, например, перед одним окном его квартиры поставили во дворе общественный туалет, а перед другим вырыли котлован для гаража; ему не давали сносное жилье, и он с семьей ютился в одной комнате без удобств; незаконно осудили за хищение, которое он якобы не совершал, и многое другое.
Чикатило перенес несколько травм черепа, что не могло не сказаться на его личности, на развитии его раздражительности, злобности, нетерпимости. По своему складу он относится к эпилептоидному типу с характерными жестокостью, злопамятностью, застреваемостью психотравмирующих эмоций.
Свои состояния до и во время нападения описывал следующими словами: «ничего с собой поделать не мог»; «это доставляло мне неизъяснимое удовольствие»; «чувствовал, что если сейчас не нападу, то потеряю сознание»; «не могу сказать, с какой целью я это делал, но стоны, крики, агония давали мне разрядку и какое-то наслаждение. Ничего с собой сделать не мог. Одну девушку, которую я повел лесом, я искромсал ножом. Меня всего трясло, произошло семяизвержение»; «при виде крови начинал бить озноб, весь трясся, совершал беспорядочные движения»; «я не обращал внимание на крики и стоны, не думал и о том, что меня могут поймать, и действовал как заведенный»; «резал, колол, бил не только жертву, но и ее одежду, деревья, кусты, траву, срывал и ломал ветки, разбрасывал части тела, иногда долго носил их по лесу и только потом закапывал, уносил с собой нос, груди, кончик языка, матку, кишки, выбрасывал их неохотно, а когда нес их, меня это успокаивало. Когда резал ножом, то покачивался, имитируя половой акт»; «после всего чувствовал себя обессиленным; уже ничего не интересовало, даже если, скажем, на вокзале милиция проверяла, чувствовал себя спокойно, но во время убийства был в полуобморочном состоянии»; «на половых органах срывал свое отчаяние, эти органы были причиной моего несчастья».
Анализ этих высказываний, да и других обстоятельств совершенных Чикатило убийств показывает, что во время совершения большинства из них он находился в экстатическом состоянии. Напомним, что под экстазом понимается болезненно-восторженное состояние, исступление. Это – иной уровень психики, когда человек как бы уходит от всего земного. Греческий философ Плотин, основатель неоплатонизма, употреблял это понятие при описании сверхумного созерцания, когда душа, отбросив все чувственное и интеллектуальное, возвышается над сферой бытия – ума и в некоем восторге и воодушевлении непосредственно соприкасается со сверхбытийным единым. Экстаз предполагает предварительное очищение души (катарсис). Экстатическое состояние свойственно многим людям, в том числе выдающимся, даже гениям. Ч. Ломброзо писал: «На одном из представлений Кина (великого английского актера) с Байроном случился припадок конвульсий. Лорри видел ученых, падавших в обморок от восторга при чтении сочинений Гомера. Живописец Фрачиа умер от восхищения после того, как увидел картину Рафаэля. Ампер до такой степени живо чувствовал красоту природы, что едва не умер от счастья, очутившись на берегу Женевского озера. Найдя решение какой-то задачи, Ньютон был до того потрясен, что не мог продолжать своих занятий»
[29].
Экстаз переживают многие фанатики, особенно религиозные, и в таком состоянии они могут быть чрезвычайно опасны. В сильнейшем экстатическом состоянии находятся многие политические террористы, погибающие вместе со своими жертвами. Состояния экстаза во многом могут быть схожи с аффектом; вообще провести границу между аффектом и экстазом не всегда просто, и отнюдь не исключено, что иногда одно и то же явление определяется с помощью разных понятий. Во всяком случае, для экстазов Чикатило характерны многие черты, свойственные аффективным состояниям: забывание некоторых деталей, полное успокоение после совершенного, иногда сон. Как он рассказывал, после каждого убийства он спал почти сутки, а потом на работе все время дремал.
Ради чего Чикатило впадал в экстаз или, говоря другими словами, доводил себя до состояния аффекта, причем не следует думать, конечно, что все это проделывалось им сознательно? Но такое состояние явно было желательно для него. Как можно полагать, в эти минуты он полностью уходил из постоянно избивавшей его жизни, пребывал в состоянии эйфории и переживал удовольствие, даже наслаждение, чего был почти полностью лишен в реальной жизни. Иначе говоря, абсолютный переход на другой уровень бытия и был одной из причин того, что после каждой кровавой оргии он успокаивался и был счастлив, ему уже больше ничего не хотелось. Все это давалось путем глобального уничтожения – людей, их одежды, растений и т. д., и именно уничтожение было необходимо для этого отчужденного, замкнутого, погруженного в свои проблемы и переживания, в свой внутренний мир интроверта. Можно предположить, что он даже нравился себе в этом качестве; этой своей тайной жизнью, в которой он выступал полным господином. Следовательно, есть все основания считать Чикатило нарциссической самолюбующейся натурой, причем больше асексуального плана, поскольку он никак не мог гордиться собой как самцом, а только как безжалостным мужчиной, своими руками создавшим себе иную реальность и долгие годы жившим в ней. В то же время сексуальные переживания занимали в его внутренней жизни ведущее место.
