– Арун из очень знатной и влиятельной семьи. Его отец лично просил государя взять сына в поход, чтобы Арун стал товарищем Аюру не только на пирах, но и по оружию… Разве ты не понимаешь? Хотя куда тебе понять, ты не арий…
– Все это не имеет значения. Воин совершил тяжелый проступок, – сказал Ширам, холодно глядя на него. – Из-за его невнимательности государь едва не лишился сына, а мы – чести. Он должен быть казнен.
– Это я решаю! – огрызнулся Джериш. – Он – мой человек!
– И ты, и я, и он – люди государя. Но своим словом государь наделил меня правом карать или миловать в этом походе. Ты смеешь мне противиться?
Джериш сжал кулаки. Он не хуже Ширама знал, чего заслуживает виновный. Но подчиниться воле накха?!
– Ты сам знаешь, что следует сделать, – вторя его мыслям, произнес Ширам. – Так что же медлишь? Зачем споришь со мной?
– А если я поступлю по-своему?
– Тогда это будет мятеж, и я убью тебя, – бесцветным голосом сообщил Ширам.
– Даже так? – прошипел Джериш. – А не побоишься встать один против нас всех?
Ширам отвернулся и зашагал прочь.
– Эй, ты не ответил!
Саарсан повернулся и бросил через плечо:
– Казнь состоится, как только проснется царевич. Выбирай – казнить одного виновного или тебя вместе с ним?
– Для этого тебе придется убить каждого из нас!
– Хорошо, – отворачиваясь, сказал Ширам.
Джериша словно окатило холодной волной. Он почувствовал решимость противника – устрашающую решимость. Накху не было дела, умрет он или будет жив, удастся ли ему убить одного, всех – или же никого. Он был готов делать то, что считал правильным, до последнего вздоха и, умирая, вцепиться в горло.
Предводитель Полуденных Жезлоносцев был храбрецом, нередко ставившим жизнь на кон и ради службы, и ради забавы. Но сгинуть ни за что, бесславно сложить голову в какой-то глуши… И Джериш невольно отступил, понимая, что, пожалуй, не готов зайти столь далеко в утверждении своей правоты.
От этого нового ощущения ему стало жутко. Впервые в жизни он осознал, что проиграл бой, не начав его.
– Если желаешь, – услышал он как сквозь туман, – можешь казнить своего человека по обычаю ариев. Он ведь опозорил Жезлоносцев Полудня. А если нет, я сам это сделаю – так, как за подобное казнят у нас.
– Как? – глухо отозвался Джериш.
– Велю согнуть две березы, привяжу к ним руки виновного, затем отпущу. – В голосе Ширама, как и прежде, не было слышно ни злобы, ни радости.
– Нет, – ответил подавленный воин. – Я займусь этим сам.
Аюр открыл глаза и оглянулся. Свод шатра, мягкая перина, набитая лебяжьим пухом… Он приподнялся на локте. Неужели ему все приснилось? Заболоченная старица, святилище на каменном яйце, распростершее крылья чудовище с мордой крокодила…
Он протянул руку и потрогал край шатра рядом с ложем – так и есть, разрез! Значит, не приснилось. Но как он тут очутился?
Царевич попытался вспомнить свой «сон». Волчья стая, появившаяся из леса и столь же внезапно исчезнувшая… Черепа и шкуры неведомых чудовищ… И леденящее чувство, будто кто-то смотрит холодным, плотоядным взглядом, словно готовясь разорвать на куски…
Он передернулся и крикнул:
– Эй, слуги, я проснулся!
Но никто не вбежал с радостными улыбками, будто приветствуя восход солнца в его лице. Никто не предложил наследнику воду для омовения и одежду на выбор. Полог шатра отдернулся, и вошел Ширам, еще более мрачный, чем обычно.
– Ты? Почему ты? – удивился царевич.
– Я помогу тебе одеться, а затем прошу проследовать на церемонию, которая не может без тебя состояться.
Царевич еще раз смерил телохранителя озадаченным взглядом.
– Хорошо…
Он протянул руку накху:
– Помоги мне встать. Сегодня меня отчего-то мутит…
Ширам кивнул, поднял царевича на ноги и кликнул слуг.
– Давайте побыстрее.
Не успела заладившая свою песнь в соседнем лесу кукушка устать от собственного голоса, как Аюр был уже готов принять участие в церемонии. Сопровождаемый саарсаном, он направился в дальний конец острожка. У шатра Жезлоносцев Полуденной Стражи на площадке, где всякий день происходило обучение тонкостям ратного искусства, стояло высокое кресло. Возле него почетной стражей стояли два арья в полном вооружении. Аюр увидел их и невольно содрогнулся. Это были вчерашние стражники, задремавшие у стены. Но узнать их было почти невозможно – лица обоих напоминали жуткие маски. Глаза, будто обведенные черным, скулы с багровыми кровоподтеками…
Царевич ошеломленно глянул на идущего рядом Ширама. Всякий знал, что ударить ария по лицу, как и дернуть накха за косу, – это прямой путь на тот свет.
– Что здесь происходит?
– Казнь, – ответил Ширам. – Воин, по вине которого подвергся опасности сын повелителя, подлежит смерти.
– О ком речь? – не сразу понял Аюр. – Подлежит смерти? Кто, Арун?!
Царевич застыл на месте, прикусив губу, но вовремя нашелся:
– Но ведь это в боевом походе, а у нас охота!
– У тебя охота, солнцеликий. А я и все они, – он указал на стоящих поодаль угрюмых ариев, – в боевом походе.
– Даже если так, я помилую его!
– Лишь государь может миловать в таком деле. И за всю историю Аратты ни один из твоих высоких предков не воспользовался этим правом. Ибо всякий знал, что войско стоит на порядке и повиновении. Даровав жизнь виновному – подвергаешь опасности остальных. Поэтому воин, который так плохо сторожил твой шатер, должен умереть.
– Я сам знаю, что должно, а что нет! – вспылил Аюр.
Он хотел еще что-то добавить, но вдруг понял, что ему нечего возразить саарсану, потому что тот прав. Царевича снова замутило, в коленях возникла противная слабость. Он скорее упал, чем сел в кресло.
– Но ведь это была моя затея, – через силу пробормотал он. – Я сам ушел…
– Именно поэтому воину дозволено умереть достойно. Вы готовы? – повернулся накх к Джеришу.
Тот метнул на него полный ненависти взгляд, подошел к застывшему у его палатки безоружному арию, достал из ножен на поясе кинжал и протянул ему. Знатный юноша, годами не старше Аюра, растерянно смотрел по сторонам с таким видом, словно оказался в дурном сне.
– Верни свою душу Господу Исвархе. Да очистит ее от земной скверны бронза твоего клинка, – произнес Джериш ритуальные слова. – Все мы смертны, но земляные люди уходят в землю, арии же возвращаются на небо – домой…
Арун с ужасом посмотрел на него, принимая оружие. Он тоже знал, как должно себя вести, и пытался бодриться, но как будто все никак не мог поверить, что все это происходит по-настоящему. Ему прежде не приходилось терпеть страдания более тяжкие, чем пропущенные удары в учебных боях; вся его жизнь состояла из радостей и увеселений. Он бросил отчаянный взгляд на Аюра, которому был давним приятелем и сотоварищем по придворным развлечениям, – тот отвел глаза…
