Лия замолкает и гладит руки, словно ей до сих пор больно.
– Одно время я Лидусе тихо завидовала. У меня ведь тогда не было даже парня, не то что семьи. Однажды у нее исчез муж. Позвонил с работы и сказал, что скоро придет, спрашивал, нужно ли что-нибудь купить по дороге. И пропал. Я сидела у нее до часу ночи, мы оборвали его рабочий телефон, но никто не отвечал. В третьем часу ночи он откликнулся: оказалось, принял какое-то лекарство и заснул после долгого дежурства. – Она снова потирает руки. – В тот момент я поймала себя на том, что испытываю разочарование. Я вдруг поняла, что, если бы с ним на самом деле что-то случилось, какая-то часть меня была бы довольна. Это бы уравняло нас с Лидусей – так я почувствовала. Вот если бы можно было сделать такую открытку… Это был только момент, очень короткий, про такие говорят «черт попутал». Я ужаснулась и тут же запретила себе об этом думать.
– У нас у всех бывают такие моменты, – говорю я.
Я могла бы сказать просто «у всех», но я подчеркиваю: «у нас у всех». Это объединяет нас с Лилианой. Может быть, мы не случайно обе оказались втянутыми в эту историю. Я не вижу ее глаз, но чувствую, что она оценила мою фразу. Обычный человек добавил бы: «Мало ли кто что в сердцах подумает, это еще не означает, что человек готов так поступить». Но мы, v.s. скрапбукеры, понимаем: мысль – это уже кое-что.
Лия продолжает:
– Я напрочь забыла про этот случай. И вдруг все всколыхнулось, вспомнилось так, словно это было вчера. Могу поклясться своим ателье, что я не вкладывала в открытку ничего подобного! Вся эта зависть… она раздулась как шар и заняла все пространство внутри меня. Словно я вся состояла из одной сплошной зависти. Мне захотелось задушить Лидусю. – Лия сжимает кулаки, вода в бассейне на глазах темнеет, словно туда влили чернил. – А потом на меня обрушилось чувство вины, – тихо говорит она. – Вспомнила, что это ведь я виновата в гибели ее мужа: сделала для него ту открытку – карточку, из-за которой он потерял управление и разбился. Я вспомнила мельчайшие ее детали, я увидела, как болтающаяся на одной нитке пуговица превращается в непослушный руль, как размазанное красное пятно становится запретным сигналом светофора, а нанесенные серебристой краской штампы оборачиваются грудой искореженного металла. Когда перед моими глазами встала эта картина, мне захотелось наложить на себя руки. Казалось, что мне на голову надели мешок, и над моей головой смыкаются тонны темной воды.
Меня пробирает дрожь. Выходит, черный мешок, что померещился мне на голове самоубийцы, – это не случайность? Я чувствую, что у Твари в открытке самоубийцы и рассказе Лии есть что-то общее – липкое, темное и омерзительное. Темная шкура – оживший внутри паразит, который съедает все вокруг и распространяется, подменяя живое мертвым, светлое – темным, радостное – кошмарным.
Я слишком много чувствую! Уж лучше бы я была толстокожей, как Инга, или хотя бы хладнокровной, как лягушка. Постойте-ка, но я же не лягушка и обычно все так близко принимаю к сердцу, почему же тогда у меня не вызывает ни капли отвращения то, в чем сейчас призналась Лилиана? Это может означать только одно.
– Лия, ты ведь мне сейчас говоришь неправду?
Лилиана усмехается:
– От тебя ничего не скроешь! Жаль, что я не встретила тебя раньше.
– Но почему, Лия?! – Я вскакиваю со стула. – Зачем?
– Как тебе объяснить? Я и вру, и не вру одновременно. Это было ложное воспоминание, фальсификация, подделка. Идеальная иллюзия памяти, – усмехается она. – К счастью, у меня было доказательство, которому я могла верить безоговорочно, – Кодекс скрапбукера, в котором говорится, что Меркабур не позволил бы мне сделать такую открытку безнаказанно. Но если бы ты знала, сколько бессонных ночей понадобилось, чтобы убедиться, что я никогда не хотела ничего подобного, чтобы поверить в это окончательно и бесповоротно. Тогда, в комнате Лидуси, мне казалось, что этот кошмар никогда не закончится, что это мой личный, персональный ад, и отныне мне суждено пребывать в нем вечно.
Лилиана опускает голову, ее спина становится сутулой. На моих глазах вода в бассейне убывает – поток утекает, испаряется в никуда. Смотреть на это страшно, как на человека, истекающего кровью на твоих глазах. Есть только один способ вернуть поток обратно.
– Рассказывай, – говорю я тем самым скрапбукерским тоном, который сама ненавижу.
Лия вздрагивает, словно забыла о моем присутствии, но ее голос звучит теперь громче:
– Лидуся достала из кармана такую же штуковину, как была у нее на шее, и спросила меня о чем-то. Но я ее не слышала, не разобрала слов. Потому что в этот момент увидела в зеркале свое отражение, увидела сквозь очки. И меня как по голове стукнули – ведь это же не я! Это какая-то другая, не знакомая мне молодая девушка из далекого прошлого, очень несчастная. Она – будто героиня старого фильма, который я когда-то смотрела. И все эти чувства – зависть, вина – не мои! Я давно все это пережила, прожила, простила себя. И самое главное – воспоминания тоже не мои. Я даже не знаю, чьи они и откуда взялись!
Поверхность воды, которая плещется на дне бассейна, играет цветными бликами. Кажется, что они складываются в картинку, как на экране, но стоит только попытаться разглядеть ее, как вода снова приобретает спокойный и ровный изумрудный цвет.
– Тебя спасли очки, – говорю я.
– Я знаю, – кивает Лия. – Спасибо Серафиму. Но от чего они меня спасли?! Вот чего я не могу понять! Ты знаешь, я опять сбежала. Я попыталась вырвать у Лидуси открытку, но у меня не получилось. Лидуся такая хрупкая, у нее ручки – как соломинки, но она оказалась удивительно сильной. А этот ее смех… первый раз после того случая с коляской я слышала, как она смеется. Странно, но отчасти это напоминало ее прежний заразительный смех, однако он был искаженным, словно его записали на пленку и обработали. Тогда я порвала ее, свою открытку. Никогда раньше такого не делала, но в тот момент почему-то была уверена, что ни в коем случае нельзя оставлять карточку у нее. Она все смеялась и смеялась, а клочки моей открытки летели на пол – яркие, похожие на перья, словно я ощипывала попугая. Теперь эта карточка, моя лучшая работа, есть только здесь, в моей визитке. Точнее, ее бледная тень…
Она грустно усмехается:
– Снова пришла – и снова сбежала. Хороша подруга!
В моей голове становится тесно от мыслей. Значит, вот так это происходит. Скрапбукер заражается Тварью и начинает распространять ее вокруг себя – подселяет и в свои открытки, и в чужие. Правда, непонятно, каким именно образом. И что хуже всего – Тварь действует на всех, кто видит эти открытки.
– Считай, что Лидуся больна, что она заразилась опасным вирусом, – говорю я. – Вроде как гриппом. Бывают такие болезни, когда человек начинает бредить…
– Ну ладно, положим, Лидуся заболела, хотя я очень сомневаюсь, – размышляет вслух Лилиана. – Но я-то здорова! Или хочешь сказать, что и я тоже заразилась этой штукой?
– Почему ты так решила? – спрашиваю я.
