Без очков открытка тоже выглядит по-другому. Теперь я вижу, что ажурные узоры на самом деле – белоснежные на сером фоне. Все правильно, это у Лилианы поток в линзах очков плещется изумрудной волной, такой же, как в ее бассейне, а для меня поток играет лучами солнца, пропущенными сквозь цветное стекло, отсюда и радужные переливы. От чего она срабатывает? Я наклоняюсь и дышу на карточку, как на снежинку, которая упала на мою ладонь.
Открытка откликается на мое дыхание. Кружева оживают и начинают перетекать друг в друга. Сначала из крупных узоров рождаются другие, поменьше, потом еще более мелкие, потом совсем крошечные. Снежинки выстраиваются в стройную фрактальную структуру, бесконечную и завораживающую, спиралью устремляясь внутрь глубокого серого фона. Я глаз не могу оторвать от игры кружев.
Потом линии сплетаются воедино, словно нитки на ткацком станке, и узоры постепенно укрупняются. Только что я любовалась филигранным переплетением крохотных волокон, а теперь видны жирные, крепкие нити, словно кто-то обвел карандашный набросок толстым фломастером, и ажурное изящество узора потерялось в грубой обработке. Головокружительная игра длится недолго, и вот уже перед моими глазами – одна-единственная снежинка, примитивная настолько, что ее мог бы легко вырезать по контуру первоклассник.
Повинуясь спонтанному импульсу, я еще раз дышу на снежинку и проваливаюсь не то в картинку, не то в воспоминание.
Летний домик и уютная веранда хорошо мне знакомы. Только круглый стол не накрыт, как обычно, скатертью, гладкая лакированная поверхность – чистая и пустая. Я привыкла видеть веранду залитой солнечным светом, но сегодня по небу плывут взлохмаченные темные тучи, предвещая ненастье, а вместо аромата цветов в воздухе витает запах сырости, как в заброшенном доме. И повсюду – на лужайке вокруг дома и на полу веранды – валяется мусор: рваные газеты, конфетные обертки, яблочные огрызки, будто кто-то перевернул мусорное ведро, и порыв ветра разбросал его содержимое.
Он стоит, повернувшись ко мне спиной. Его фигура никогда раньше не казалась мне сутулой.
– Эмиль? – бросаюсь я к нему. – Где ты пропадал? Я везде тебя искала.
– Здравствуй, Софья. – Голос звучит приглушенно, будто нас разделяет стена.
Я не слышу обычного «привет, Чудо», он не целует меня в щеку, и самое главное – не вижу взгляда его огромных глаз. Мне хочется положить руку ему на плечо, заставить повернуться, но я отчего-то чувствую себя смущенной, как в нашу первую с ним встречу здесь, в его визитке.
– Я всегда относился к тебе по-особенному, – говорит он, не поворачивая головы. – Я делал для тебя исключения.
– О чем ты говоришь?
– Ты знаешь, что такое для куратора – сделать исключение? А что такое не подписать очередной годовой контракт?
В его интонации нет упрека, в ней грусть с детским оттенком обиды, как у ребенка, который узнал, что Деда Мороза не существует. Я не знаю, что ему ответить. Никогда раньше он не говорил мне ничего подобного.
– Не ожидал от тебя такого. – Он наконец-то поворачивается ко мне, и от его взгляда мне становится больно.
Я невольно отшатываюсь. Никогда еще не видела его лицо опухшим. Море, которое всегда плескалось в его больших серых глазах, стало болотом. У меня подкосились ноги, я рухнула в плетеное кресло и закрыла лицо рукой.
– Эмиль, я не понимаю… – Собственный голос кажется мне жалким и жалобным.
– Эльза… Разве ты уже забыла о ней? Я доверил вам – тебе, Инге и Надежде Петровне – свою единственную дочь, уникальную девочку с такими способностями, каких нет больше ни у кого, даже у тебя, Софья. А ты нашла самую опасную в мире открытку и отдала ее Эльзе.
Если бы сейчас он орал на меня, если бы говорил жестко, как он умеет, если бы выдал гневную тираду, мне было бы легче. Но в его словах слышатся только боль и грусть. И это так же непохоже на Магрина, как если бы он запел фальцетом.
– Неправда, Эмиль! Она уже взрослая, она сама взяла эту открытку, она меня шантажировала! Я была вынуждена!
– Зачем ты ей вообще рассказала? Ты же понимала, что она не устоит, обязательно найдет способ заполучить ее. Какой бездумный поступок – позволить подросткам вмешаться в мир визитки, твой собственный мир! Не ожидал от тебя. И потом, неужели ты и вправду поверила, что Эльза оставит тебя в Меркабуре?
– Но ведь ничего еще не случилось, Эмиль! Ничего плохого, я имею в виду, – сказала я и тут же поняла, что ничего не знаю об этом.
– Случилось, Софья. Ты разве забыла – это была открытка самоубийцы.
Я не хочу думать о том, что он имеет в виду под этой фразой. Запрещаю себе. Что бы там ни было, я в этом не виновата.
«Я должна была заметить его раньше», – эхом звучит в голове мой собственный голос. «Случилось, Софья» – читаю я в его серых глазах, и меня засасывает в трясину так же, как раньше звало поиграть с собой желто-серое небо над бескрайней поверхностью океана.
Это не мой Магрин!
– Нельзя было давать тому парню выпрыгнуть из окна. Ты должна была заметить его раньше. Ты – v.s. скрапбукер высочайшей чувствительности. Других таких просто нет. Твое предназначение – вскрывать тайное, а ты не заметила такой очевидной вещи. Талант достался тебе зря. Ты не смогла им воспользоваться, когда он был нужен больше всего.
И все-таки это он, Эмиль. Лишь ему удается так явно читать мои мысли, только он знает меня вдоль и поперек.
Но это не я его сделала таким! Не я превратила солнце, спрятанное за желтыми тучами, в мрачное небо без просвета. Я не виновата! Он слишком многого от меня хочет. Отдала бы все на свете, только бы никогда не видеть этого взгляда – тяжелого, словно в нем прячется бомба.
– Не надо, Эмиль, пожалуйста. Не говори так.
– Помнишь, я называл тебя Чудом? Я ошибался. В Чудо можно верить, а тебе нельзя даже доверять.
– Эмиль, я… – У меня слова застревают в горле.
– Видеть тебя не хочу.
Успеваю поймать затаенную боль в его взгляде, когда пространство перед глазами заполняют клубящиеся тучи, которые тут же рассеиваются, и я вижу перед собой девицу в сером халате, которая протягивает мне раскрытую ладонь. Кружевная открытка валяется у меня под ногами. Я смутно вспоминаю, что должна была узнать из этой открытки что-то важное, но никак не могу вспомнить, что именно, и какое это теперь имеет значение.
В руке у девицы – круглая штуковина, похожая на часы, которую она назвала мнемориком.
– Хочешь забыть об этом? И никогда больше не вспоминать? – Девица смотрит на меня с сочувствием.
Понятия не имею, откуда она узнала о том, что случилось в визитке. Сейчас мне плевать на все на свете. И я готова на все что угодно, только бы никогда не видеть безысходной тяжести в родных глазах Эмиля. Лучше бы вообще не знать о том, что он существует, и когда-то я была с ним знакома.
– Разве можно забыть такое? – Я не узнаю свой голос, мне кажется, что он стал на тон ниже.
