– Ах ты, Чудо… – смеется он и обнимает меня. – Умираешь от любопытства?
– Ага. – Должно быть, у меня сейчас хитрющее лицо, как у лисы, которая выпрашивает сыр у вороны.
– Это очень серьезная вещь. – Он мягко отстраняет меня и садится поудобнее. – Ты никому не расскажешь о том, что сейчас увидишь.
Эмиль не просит меня обещать молчать об этом, не угрожает и не уговаривает. Просто ставит перед фактом, и в этом весь Магрин.
– Ты вообще сама-то как думаешь, что такое «предназначение»? – В его серых глазах я читаю искренний, теплый интерес, он и вправду хочет знать мое мнение.
– Наверное, это то, что у v.s. скрапбукера лучше всего получается, – предполагаю я.
– А почему что-то одно получается лучше, чем все остальное?
– Потому что поток дает нам разные способности. Можно сказать, разделение труда повышает его эффективность.
– Вот только давай не будем сюда экономическую теорию приплетать, – недовольно морщится Магрин.
– Эмиль, но я вообще не уверена, что оно всегда есть – это что-то, что получается лучше всего остального. Может, мы просто больше уделяем внимания тому, что нам нравится или к чему мы привыкли, а если заняться как следует чем-нибудь совсем другим, оно выйдет ничуть не хуже.
– Так, – улыбается он. – Давай пойдем с другого конца. Твои ощущения различаются, когда ты делаешь открытку, связанную со своим предназначением, или какую-нибудь другую?
Я на некоторое время задумываюсь, делаю глоток глинтвейна, а потом киваю.
– Ты сильнее чувствуешь поток, – говорит Эмиль. – Он становится тебе ближе, роднее. У тебя внутри возникает резонанс, ты дышишь в унисон с Меркабуром. Так?
Елки-палки, вот откуда он все это знает?! Да еще такие точные определения подбирает, как будто в голову мне залез.
– Так или нет? – переспрашивает Магрин.
– Не только с Меркабуром, и с обычным миром тоже, – отвечаю я. – Я называю это «родная нота».
– Поэтично, – снова улыбается он. – Хочешь посмотреть, как выглядит «родная нота»?
Я замираю. Такое чувство, что мне сейчас предложили взглянуть на собственную душу.
– Не уверена? – В его голосе слышу тепло и мягкую заботу.
– Эмиль, а вдруг… – Вот теперь я точно чувствую себя маленькой девочкой. – А вдруг она некрасивая?
– То, что ты называешь «родной нотой», некрасивым не бывает. Оно гармонично по своей сути.
Люблю, когда он смотрит на меня так, как сейчас. Эмиль никогда не смеется над моими страхами и комплексами, даже самыми нелепыми и глупыми. Может быть, благодаря этой его черте так безотчетно хочется ему доверять.
– Ладно, показывай, – соглашаюсь я, и сердце замирает от любопытства.
Эмиль достает из внутреннего кармана пиджака смешные очки в бронзовой оправе с зубчиками. Вместо линз у очков – мелкая плотная сетка, как у чайного ситечка, а в центре – небольшое стеклышко чистого синего цвета, словно вырезанное из неба в тот момент, когда солнце спряталось за единственным облачком. Стеклышко крепится к сетке бронзовым винтиком, а вместо дужек у очков – кожаная лента с вшитой в середине резинкой. Сверху над перемычкой, соединяющей «линзы», тянется еще одна бронзовая дуга с шестеренкой в центре.
– Ух ты! – Тут я промолчать не могу. – И что, ты хочешь сказать, что эта штука показывает предназначение скрапбукера?
– Вроде того, – смеется Магрин. – Попробуешь надеть?
– И я сразу увижу свое предназначение?
– Не совсем, – качает он головой. – Можешь достать прямо сейчас пару визиток твоих знакомых?
Я закрываю глаза и вспоминаю свою коллекцию визиток. Мысленно перебираю их руками, транслирую сюда, в Меркабур и вскоре нащупываю в кармане знакомую карточку с клетчатой скатертью и выпуклой буханкой хлеба. Это визитка тети Шуры.
– Теперь возьми очки и посмотри через них на карточку.
Я осторожно натягиваю очки на голову, они тяжелые и холодные, а резинка давит на затылок. Открываю глаза, но не вижу ничего, кроме расплывчатого синеватого пятна.
– Эмиль, я ничего не вижу.
– Расслабься. – Он кладет руку мне на колено. – Расфокусируй взгляд. Ты смотрела когда-нибудь на стереокартинки?
– Такие, от которых поначалу в глазах рябит? Да, видела.
– У тебя получалось увидеть объемное изображение?
– Вроде бы да.
– Поставь перед собой визитку. – Он берет мою руку с карточкой и приподнимает так, что та оказывается прямо напротив моего лица. – И представь себе, что это – такая стереокартинка.
Как только мне удается расфокусировать взгляд, фон перед глазами застилает мягкий золотистый свет. В нем я вижу завораживающую объемную картину. Отчасти это напоминает мне детскую игрушку – стеклянный лабиринт, только эта штука гораздо сложнее. Внутри большого прозрачного шара есть шарики поменьше, они похожи одновременно на много маленьких солнц на закате, переливчатые поверхности, напоминающие флаги на ветру, оранжевые «цветы» с округлыми лепестками, и все они окутаны аурой мягкого белого свечения. В том, как выстроены фигуры и в каком ритме они повторяются, чувствуется некая внутренняя гармония. Если бы можно было переложить эту картинку на музыку, получилось бы сложное произведение: симфония или концерт для виолончели с оркестром.
– Как тепло, – шепчу я. – Что это, Эмиль?
– Предназначение – это заложенный в скрапбукере потенциал, некая комбинация энергий, выстроенных определенным образом.
– Эмиль, мы об одном и том же говорим? – Я все еще погружена в открывшуюся мне картину. – Ты видишь в этих очках то же, что и я?
– Ты должна увидеть шар, а внутри – что-то вроде трехмерного графика очень сложной математической функции. Упорядоченный набор разноцветных геометрических объектов на золотистом фоне. А почему ты спрашиваешь?
– Это похоже на то, как я вижу поток. Он переливается разными цветами, как живая радуга, и эти цвета – совершенно нереальные. Я только условно могу сказать, что вот это – «желтый», а то – «зеленый». На самом деле они другие, не могу подобрать им точного аналога в нашем привычном мире.
– Я понял, – говорит Эмиль. – Твое предназначение – видеть то, что скрыто от других. Возможно, когда-нибудь ты научишься делать это и без спецочков. Попробуй посмотреть на другую визитку.
Я перетаскиваю в Меркабур еще одну карточку и увлеченно разглядываю ее. Здесь тоже золотой фон, но комбинация фигур, или, как говорит Эмиль, энергий, – совсем другая. Много остроконечных объектов – объемные звезды, как с верхушки елки, конусы, пирамиды и более сложные штуковины, которым я не могу дать названия (может быть, какие-нибудь октаэдры или икосаэдры), и оттенки другие – более холодные: голубые и фиолетовые, темно-синие и зеленоватые, однако и они излучают нежный белый свет.
