– И много нас таких, особенных? – спросила Софья.
– Не очень. В нашем городе, может быть, человек двадцать.
Софья вздохнула. Чайки одна за другой взмывали в небо, солнце спряталось за тучи.
– Было бы любопытно посмотреть на их открытки.
– Посмотришь когда-нибудь.
– А Магрин? Вы его знаете?
Надежда Петровна нахмурилась, морщинки вокруг глаз погрустнели. Она взяла Софью за руку, так, что мягкий свет теперь окутывал обе руки, и тихо сказала:
– Он куратор. Но тебе с ним лучше не встречаться.
– Почему?
– Я не могу сказать. Он… не такой, каким кажется на первый взгляд.
Софья вскочила и повернулась к ним лицом. Ну, все! С нее хватит! Ветер играл волосами, она откинула прядь со лба.
– Я больше не сделаю для этого альбома ни одной страницы. Я хочу сделать открытку или что-нибудь такое, где никого не будет, кроме меня. Почему мне все говорят, что я должна делать, как ребенку? Сначала дядя Саша, теперь вы.
Надежда Петровна посмотрела на Софью как на первоклассника, который не хочет идти в школу. Потом улыбнулась и сказала:
– Понимаю тебя. Я была такой же.
Софья отвернулась и уставилась на море. Волны стали сильнее, перебирали гальку с тихим шорохом, пенились, выбрасывали на берег мелкий мусор.
– Скрапбукер всю жизнь живет, как по канату ходит. На этот раз тебя вытащили, в следующий раз – кто знает? – сказала Надежда Петровна.
Софья боролась с любопытством. Хотелось задать тысячу вопросов, но ее злило, что здесь, в ее альбоме, расхаживают чужие люди, которых никто не звал, да еще и указывают ей, что делать. Ладно, она разберется и без них. В конце концов, у нее есть визитка Магрина, раз он главный, все вопросы можно и ему задать. Есть еще чудак в очках, дядя Саша. А про альбом лучше забыть. Софья огляделась. Как, интересно, отсюда выбраться? Она изо всех сил зажмурилась и представила свою мансарду. Открыла глаза – все то же море играет волнами, по коже бежит озноб от холодного ветра.
– Извини, – смущенно улыбнулся Иннокентий Петрович. – Ты не сможешь вернуться из альбома, пока мы тебе не разрешим. Мы же все-таки хранители, а не дед Пыхто какой-нибудь.
Софья топнула ногой, пнула булыжник, прислушалась к затихающей боли в ноге, но легче ей не стало, более того, теперь она была возмущена просто до глубины души.
– Я расскажу тебе одну историю, – сказала женщина. – Потом сможешь уйти, если захочешь.
Она рассказывала не спеша, с интонацией и выражением, как будто читала книжку ребенку перед сном. И, как в детстве, Софья не столько слышала текст, сколько видела перед собой картинку.
– Много лет назад одна молодая женщина ходила по улицам с пакетом в руках. В пакете лежал подарок, очень дорогая, ценная вещь. Женщина не знала, кому она его хочет подарить, только была уверена, что это должна быть маленькая девочка, очень умненькая и наблюдательная. Она уже несколько дней бродила вот так по улицам и паркам, заглядывала в магазины игрушек, даже один раз посмотрела представление в кукольном театре, только все девочки ей не нравились. Одни слишком капризничали – тянули маму за рукав и кричали: «Хочу!» – другие, в пышных платьицах и с огромными бантами, только и делали, что любовались собой, третьи были просто глупенькие, это сразу видно по глазам, четвертые чуть что были готовы удариться в слезы. Иногда женщине казалось, что она никогда не найдет достойную девочку, чтобы вручить свой подарок. Она уже почти готова была его выбросить, потому что ей обязательно нужно было от него избавиться. Но она не хотела, чтобы эта вещь попала в неподходящие руки, и продолжала искать. Однажды женщина случайно попала на выставку картин, серьезных картин, для взрослых. С собой у нее был все тот же пакет, с которым она не расставалась ни на минуту. Возле одной картины она увидела девочку с мамой – очень стильной и красивой, модно одетой женщиной. Девочка была маленькая и худенькая, по бледным щекам рассыпались веснушки, как будто крохотные золотистые конфетти кто-то разбросал. Она смотрела огромными, прозрачными глазами на картину и не шевелилась. Мама теребила ее за плечо, потом тянула за руку, но девочка не двигалась с места. Потом мать решила оставить ее в покое и ушла смотреть другие картины. Тогда женщина достала из пакета свой подарок и вручила девочке. И еще она дала девочке открытку и попросила отдать ее маме, если та спросит, откуда взялся подарок. Девочка развернула упаковочную бумагу. Внутри были ножницы. Тяжелые, красивые ножницы с бронзовыми ручками, украшенными крохотными бабочками. Женщина просила очень беречь эти ножницы и никогда никому не давать.
Над морем сгущались тучи. Софья стояла, оглушенная, ее била мелкая дрожь. Она нырнула из альбома в еще более глубокие слои, в далекие, сокровенные детские воспоминания, куда еще ни разу ей не удавалось проникнуть сознательно, но теперь в памяти как будто с грохотом разлетелся на мелкие кусочки высоченный бетонный забор.
– Та картина, – прошептала она, потом продолжила громче: – Та картина была очень странная. Мама говорила, что там нарисована хижина на берегу реки, а я смотрела и видела совсем другое. Поэтому мама так хотела меня оттуда увести.
– На той картине было небо, желто-серые тучи и море в белых барашках волн.
– Откуда вы знаете? – вырвалось у Софьи.
– Ты все еще хочешь уйти?
Софья молча села на скамейку. Шарманка заиграла громче, ближе, острый ветер кусал за щеки. Она вдохнула легкий аромат духов Надежды Петровны, и снова закружилась голова. Обнять бы эту женщину сейчас, прижаться, как давно она не обнимала даже собственную мать. Снова произошло внезапное превращение, как тогда, с Достоевским. Только в тот раз изменился он, а сейчас перевернулось что-то в самой Софье, сломался забор, хлынули воспоминания, и она увидела свою собеседницу совсем другими глазами. Родная нота, та самая, которую она безуспешно пыталась отыскать то в офисе, то в торговом центре, была сейчас здесь, рядом, звучала в Надежде Петровне в полную силу, эхом отдавалась в самой глубине сердца, так, что слезы наворачивались на глаза.
– Кто вы? Почему вы подарили мне ножницы тогда, много лет назад?
– Я – тоже скрапбукер. Мне показалось, что это дело для тебя, ты справишься. И сейчас я думаю, что не ошиблась в тебе. Правда, мне бы хотелось встретиться с тобой совсем в других обстоятельствах, но я все равно очень рада тебя видеть.
– Я тоже, – вставил Иннокентий Семенович. – Рад тебе, как Дед Мороз детишкам.
– Фотография… Это вы на фотографии? Там, где клоун? Да, это вы. Теперь я вспомнила. Мы катались на волшебных качелях-лодочках, все вместе, втроем. Где они, эти качели? Кто он, тот человек в шляпе? Можно теперь найти то место?
– Клоун… он был хранителем моего альбома. Того места нет в реальности. Это было в моем альбоме, я пригласила тебя в гости. Это он придумал сумасшедшие качели, а у меня на них всегда голова кружилась.
