– Помолиться?! Тетя! Ну почему нельзя просто, по-человечески объяснить мне, в чем дело?
– А я по-человечески и объясняю. Разве нет? Пойду-ка я лучше кошечек покормлю. Алла Борисовна, не дай бог, похудеет от переезда. – Тетка удалилась, оставив Ингу в полном недоумении.
Дио мио, вот только помолиться ей сейчас и не хватало! И с чего бы вдруг Марта об этом заговорила, вроде бы тетка никогда не была религиозной? И потом, что значит: «Не от тебя одной зависит»? Тогда от кого? Или от чего?
Инга повертела в руках ножницы – с ними, что ли, поговорить? В ответ по рукам побежал ветерок. Кто ты и что ты, Меркабур? Волшебный мир или таинственный поток, творческая сила или коллективная фантазия, инструмент или живое существо? «Живое» – эхо пролетело по комнате, как тогда, в визитке у Магрина, и тут же поплыла голова, все вокруг стало мягким, ватным, покрылось туманной пеленой. «Сумасшедшая или идиотка, а впрочем, не одно ли и то же? – мелькнула на заднем фоне мысль, а вслух Инга прошептала: – Меркабур… помоги мне, пожалуйста». И с этой секунды ее собственные руки перестали ей принадлежать. Сначала она так испугалась, что пыталась сложить их на груди или подложить под себя и усесться сверху, но они рвались к ножницам, к картону и бумаге, к цветным ленточкам и бусинам. Потихоньку, осторожно, как будто отпускала с поводка дикого зверя, она давала своим рукам свободу, с удивлением смотрела, как из золотой фольги ножницы ловко вырезают высокую шляпу, вроде цилиндра. Наконец, убедившись, что ничего страшного не происходит, она глубоко вздохнула и целиком отдалась потоку, продолжая каждую секунду бороться со страхом. Все предметы вокруг: стены, окно, труба за окном, шкаф и кровать – потеряли очертания, стали расплывчатыми, мягкими, словно сшитыми из ткани, как плюшевые игрушки. Она четко видела только стол, инструменты и материалы. Руки выбирали ленточки, краски, маркеры, перед глазами рождалась картинка. Ингу разрывало на части. Поток нес ее так мощно, что казалось, за спиной выросли реактивные двигатели, и было дико страшно от того, что ни черта не понятно. Потом голос разума утих окончательно, и только страх все еще бился выброшенной на берег рыбой, щекотал внутри живота, постепенно утихая. Время потеряло свой ход, реальность растворилась, и маленький ее кусочек напрочь выпал из осознания и памяти.
Когда Инга очнулась, то увидела перед собой готовую страницу альбома. Осталось только проделать дырки, чтобы надеть ее на кольца в папке. Страница дышала теплым, летним, веселым ветром, перекликалась с разноцветным мячиком радости в животе. Из золотого цилиндра яркими, бесформенными мазками вырастала радуга, и блестели вокруг россыпью крохотные стразы. Инга перевела взгляд выше. В левом верхнем углу расположился рисунок, она бы и сама себе не поверила, что умеет так здорово рисовать. Красный нос, рыжие патлы, щетина торчит сквозь белила на щеках – не может быть, это же клоун!
И стоило ей только подумать об этом, как перед глазами все заполнила радуга, а когда вид прояснился, она крепко вцепилась руками в первое, что подвернулось под руку, и завизжала, успев только подумать: «Интересно, там, в реальности, мои вопли тоже слышно, и какое сейчас у меня, должно быть, лицо?» Инга чуточку пришла в себя и огляделась по сторонам. Первое, что она увидела и от чего ей снова захотелось завопить, на этот раз возмущенно, – это знакомая небритая рожа в гриме. Она сразу почуяла терпкий запах давно не мытого тела. Пиджак на клоуне был тот же, в дурацкий горошек, а вот шляпа и кроссовки поменяли свой цвет на другой, золотистый. Выглядели на нем эти вещи дешево и пошло, как вьетнамская бижутерия. Они мчались в хлипкой утлой лодчонке по бурной горной речке в окружении ядовито-зеленых джунглей, и вода под лодкой искрилась разными цветами подобно ожившей радуге. Инга вцепилась обеими руками в борт, а клоун ловко орудовал оранжевым веслом.
– Здравствуй, золотце! Где мои конфеты? – Он перекрикивал шум потока.
– Я думала, это мой альбом! – возмутилась Инга. – Откуда вы здесь взялись?
– Перехожу по наследству, – хмыкнул клоун. – Откуда я знаю, почему меня именно в твой альбом занесло? Один Меркабур ведает.
– Постойте-ка. Значит, в мамином альбоме вас больше нет? – пыталась сообразить Инга.
– Наде больше не нужен альбом. Она сейчас сама в чьем-то альбоме.
У Инги екнуло сердце.
– Что это означает? Ее уже нельзя оттуда вытащить? Совсем-совсем? – спросила она упавшим голосом.
– На этот вопрос тебе могут ответить только два «М».
– Магрин и Меркабур?
– Умница, золотце! Слушай меня сюда. Сейчас я тебе кое-что покажу, а с тебя конфеты. В следующий раз явишься без конфет, даже разговаривать не буду.
Лодка подпрыгнула на камне, у Инги душа ушла в пятки. «Тьфу ты, это же все не настоящее», – уговаривала она себя, а страх все равно щекотался противной щеточкой, играл тоненько на нервах, не давал толком соображать.
– На, – клоун вручил ей весло. – Представь себе, что это Меркабур, и управляйся с ним.
Инга обалдела. Он что, совсем очумел? Ну разобьются они сейчас, а толку? Инга очнется у себя в комнате, клоун, как птица феникс, возродится небось на следующей странице, и что?
– Чего стоишь, золотце? Все в твоих руках.
Инга неохотно взяла весло, навстречу мчался узкий, крутой поворот. Она попыталась опустить весло, повернуть лодку, но та отказывалась слушаться. Сейчас они влетят прямо на огромный валун и разобьются. Она зажмурилась, лодка неуклюже подпрыгнула и плюхнулась вниз, обдав Ингу с ног до головы радужными брызгами, а когда она снова открыла глаза, поворот остался далеко позади.
– Тьфу ты, ученица, скрапбукер называется. Я ж тебе говорю, представь себе, что река – это Меркабур, и ты им управляешь.
Инга вконец запуталась. Только что тетка ее учила чуть ли не молиться Меркабуру, а теперь этот паяц заявляет, что им нужно управлять.
– Золотце, управлять – не означает повелевать ему, – он будто читал ее мысли. – Договорись с ним, найди общий язык, проси его, обещай ему, и самое главное – доверься ему так, чтобы он доверился тебе.
Инга неловко подняла весло. В сотне метров впереди разноцветный поток пробивался в крохотный проход между двумя огромными валунами, едва в ширину лодки.
– Глаза закрой, – прокричал на ухо клоун.
Она зажмурилась. Какая разница, смотреть вперед или нет, все равно она никогда в жизни не управится с этой посудиной. Хотя, если послушать клоуна, справляться надо не с посудиной, а с самой радужной рекой. Вот если бы она сейчас сидела за столом в комнате… Кристофоро Коломбо, да она же и так сидит у себя в комнате за столом!
– Расслабься и почувствуй, – вкрадчиво шипел на ухо клоун. – Не думай.
«Не думай», – эхом отозвалось в голове. Легко сказать «не думай»! Дио мио, почему все так сложно с этими открытками, почему нет простых и понятных правил, как в иностранном языке: глаголы первой группы спрягаются так, глаголы второй – эдак, в таких-то случаях – определенный артикль, а в других – неопределенный, все ясно, логично и понятно. «Не думай!» Да проще не дышать! Она набрала в грудь воздуха и замерла. Спустя несколько секунд Инге стало казаться, что она легкая, как воздушный шарик, и едва касается лодки. Она бросила весло на дно, раскинула руки в стороны и в ту же секунду всем телом ощутила поток. Она была потоком! Это она плывет в лодке, которая вот-вот врежется в огромный валун, и она же мчится радужной рекой, огибая камни, скалистые выступы и изогнутые стволы деревьев. Легкое, приятное, щекотное, то, что скользит по ее поверхности, – это лодка, и она же сама – тоже в лодке. И там и тут… не думать, только чувствовать! Она попробовала шевельнуть рукой, толкнуть лодку вправо, но лодка не слушалась. Река текла сквозь ее руку и не слушалась ни капельки.
