– Ну, давай же, верь ему. Пока ты не научишься доверять потоку, он тебя не послушает. Золотце, давай!
Она сама была потоком, и доверять потоку сейчас означало довериться самой себе: не той умнице Инге, которая с отличием окончила университет и чьи лекции называют образцово-показательными, и не той Инге, которая с безупречным вкусом обставляла любимую квартирку, и не той Инге, из которой слезу не вышибить дубинкой, и даже не той Инге, которая верит, что плетет свою жизнь своими руками, будто свитер вяжет. Довериться потоку означало поверить тому настоящему, которое прячется в ней так глубоко, что нельзя его ни понять умом, ни описать словами – только почувствовать всеми фибрами души.
– Давай! Давай! Давай! – Клоун скандировал, как заправский болельщик на стадионе.
Поток стал с ней единым целым. Они слились в экстазе, как любовники на пике страсти, только вместо яркого и острого оргазма все ее существо заполнил мягкий, нежный свет. Инга открыла глаза и даже не мыслью, лишь легким намеком на мысль направила лодку аккурат в проход между валунами, до которого оставалось буквально пара метров. Посудина послушно скользнула в узкую расщелину, пролетела в сантиметре от валуна и помчалась по волнам дальше.
– Браво! Золотце, умничка! – Клоун захлопал в ладоши и приблизил к Инге свою размалеванную небритую физиономию с явным намерением чмокнуть ее в щеку.
Инга инстинктивно дернулась, и все тело пронзила острая боль – связь с потоком разорвалась, голова резко закружилась до тошноты, и спустя мгновение она обнаружила, что сидит в комнате, сердце ухает как сумасшедшее, стучит в ушах, а с улицы в такт раздается оглушительный грохот. Она посмотрела в окно – там орудовал хищный трубоукладчик. Труба погружалась в траншею. Инге захотелось вдруг выскочить и закричать: «Стойте, что вы делаете, сейчас же перестаньте!» Тогда ее точно упрячут в сумасшедший дом. Все остальные жильцы наверняка счастливы, что наконец-то, спустя столько лет, избавятся от этой детали пейзажа.
Она вздохнула, задернула шторы и вернулась за стол. Сердце быстро успокоилось, ум стал кристально ясным. Руки буквально чесались. Инга отложила альбом и взялась за открытку для Магрина. Поток играл в руках, ластился, как комнатная собачка, Инга улыбнулась от удовольствия. Как странно было знать, что не сама она делает открытку, а доверяет самую важную сейчас вещь в своей жизни странной, потусторонней, до конца непонятной силе. По крайней мере стало ясно, что иначе нельзя и быть не может. Сейчас все зависит только от него – от Меркабура. Инга усмехнулась, надела наушники, включила плеер.
Ridi, Pagliaccio, sul tuo amore infranto!
Ridi del duol, che t’avvelena il cor!
Смейся над собой, Инга, над своей уверенностью, своей самовлюбленностью. Грязный клоун учит тебя, как надо жить. Она расхохоталась, принялась за работу и сразу решила, что упакует в эту открытку то самое, единственное, перед чем Магрин не сможет устоять. Стоило ей взять лист бумаги, как четкий секунду назад мир стал ватным, мягким, расплылись очертания предметов вокруг, и только ножницы засияли сами по себе. Дело пошло как по маслу.
Когда Инга закончила, бронзовые ножницы стали горячими, крохотные бабочки отпечатались на ладонях. Она не удержалась и чмокнула теплые ручки. Какая классная штука – эти ножницы! Кристофоро Коломбо, она совсем сошла с ума – ее переполняет благодарность к какой-то железяке.
Инга была по-настоящему довольна открыткой. С одной стороны, карточка удалась стильной и яркой, хоть на выставку, хотя обычные скрапбукеры ее бы, пожалуй, не поняли. С другой стороны, горячий ветер бил из нее теплой, но мягкой силой. Магрин не устоит, иначе и быть не может! Нестерпимо захотелось поделиться успехом хоть с кем-нибудь, но только не с тетей Мартой. Мало ли чего от тетки ожидать. Инга сунула открытку под нос попугаю. Тот уставился одним глазом и грустно прохрипел:
– Хромоножка.
– Тьфу на тебя, – выругалась Инга.
Выглянула в коридор – в кухню важно шествовала Алла Борисовна, переваливаясь с боку на бок. Инга подхватила теплую пушистую тушку, прижала к себе и прошептала:
– Ну хоть тебе скажу: я классный скрапбукер, честное слово!
– Муррмяу! – отозвалась кошка и вцепилась ей в грудь острыми когтями.
– Магрин не сможет мне отказать, и скоро я увижу родителей, – шептала Инга сама себе, и по всему телу разливалась нежная радость, пропитывала до мозга костей, до кончиков пальцев и простиралась дальше, за пределы тела, так, что воздух вокруг нее почти светился.
Алла Борисовна громко мурчала и терлась о лицо влажной мордой.
* * *
Ключ был под ковриком. Скрапбукеры могли себе позволить то, что простые люди помнили только по старым советским фильмам. На самом деле, они и дверь могли не запирать, так, повесить сверху ограждающий плакатик, вроде охраняющего заклинания, но это было уж как-то чересчур вызывающе. Софья присела на корточки. В коврике ощущалось дыхание потока. Как это, интересно, удалось Надежде Петровне? Вышивала она его или раскрашивала? Сейчас он такой серый и замызганный, что уже не разглядишь, и только поток по-прежнему живой и яркий. В прошлый раз она даже не заметила, что он вообще есть, этот коврик, и именно так он и работал – обнаружить его мог только тот, кто знал о нем. Шутки ради Софья попробовала отодрать его от пола просто так, но ничего не выходило, пальцы соскальзывали, коврик намертво прилип к полу. Она рассмеялась, достала из сумочки ножницы с бронзовыми ручками, подсунула их под коврик, тот легко приподнялся, и под ним обнаружился самый обычный ключ. Софья подозревала, что помимо ключа есть что-то еще, что не допускает в квартиру нежеланных посетителей, но не могла понять, что именно, да и времени у нее не было разбираться.
Она вошла в квартиру с замиранием сердца, как верующий человек входит в церковь, как поклонник художника – в его мастерскую, осторожно закрыла за собой дверь и прислонилась к ней. Ощущение потока здесь было таким сильным, что кружилась голова и подкашивались ноги. Крохотная однокомнатная квартирка-студия была обставлена просто и функционально, вроде жилья для посуточного съема. В кухонном уголке, отделенном от комнаты барной стойкой с парой стульев, пристроились низенький холодильник, микроволновка, узенькая плитка на две конфорки и пара шкафчиков. Посреди комнаты стоял небольшой диван, а возле окна – широкий стол, заваленный всякой всячиной. Окно прикрывали выцветшие оранжевые жалюзи. Всю стену напротив «кухни» сверху донизу занимали стеллажи. Половина из них была похожа на ящики для хранения архивов у них в офисе и явно предназначалась для бумаг и документов, а другая половина весело переливалась самыми разными цветами. Десятки папок, ящичков и коробочек, желтых и красных, зеленых и синих, полосатых и в горошек, пестрели веселыми этикетками.
Софья подошла к стене со стеллажами и некоторое время разглядывала их, завороженная, как ребенок – витрину «Детского мира». Бережно, по одному, она доставала ящички, гладила их с нежностью, изучала надписи и рисунки, открывала и с любопытством заглядывала внутрь. На одном был приклеен снаружи пакетик с жемчужиной, и в ящике оказалось несколько наборов разноцветного жемчуга. На другом – скотчем прилеплен кусочек кружевной ленты, и внутри нашлось несколько мотков лент разной ширины, разных цветов и узоров. Одну за другой она открывала коробки и таяла от восторга. Да это же скрапбукерский рай! Здесь выбор на порядок больше, чем в магазинчике дяди Саши. Сколько же лет собирала Надежда Петровна все эти материалы?
