Тимофей уставился на картину и замер, разглядывая ее с таким любопытством, будто там показывали блокбастер. Девушка с намеком кашлянула, тогда он очнулся и произнес:
– Я очень люблю свою жену Леночку. Как встретил ее, с тех пор не только не изменял, даже порнуху в Интернете не смотрю.
У девушки-консультанта глаза стали как у рыбы-телескопа. По рядам прошел шепоток.
– А картина отличная. Вот эта розочка удалась, что-то в ней есть… цепляет. Ну, я пошел?
Консультантша молча кивнула. Шалтай-Болтай пересел поближе.
Следующим вышел начальник одного из производственных отделов, Софья совершенно забыла, как его зовут. Уставился на открытку, почесал в затылке и сказал с видом прилежного ученика, отвечающего на вопрос учителя:
– Лялечка – восхитительные ноги, Тонечка – самые мягкие на свете сиськи, и Маша, у нее потрясающая попка. Мечтаю поближе познакомиться с Ниночкой и ее прелестными округлостями, но что-то она пока не отвечает взаимностью. Мне, знаете ли, нужно разнообразие. Жену, конечно, люблю тоже.
Что он сказал по поводу картины, никто уже не расслышал. Софья хихикнула и отметила про себя: «Не он». Зал заполнил гул голосов.
– Тише, пожалуйста! – Консультантша захлопала в ладоши.
Похоже, она понятия не имела, что делать, поэтому решила вести тренинг дальше по заданной программе. Софья сидела между Юрой Сухановым и Лилечкой. Она до сих пор чувствовала себя немного виноватой перед Юрой после истории с галстуком и решила хотя бы временно оградить его от тумбочкообразной поклонницы. Когда Суханов все с тем же невозмутимым видом вышел вперед, несмотря на шипение из рядов: «Надо прекратить это безобразие», Лилечка напряглась так, что от нее можно было заряжать батарейки. Юра посмотрел на картину и сразу же сказал:
– Мне нравится мой сосед по даче, Максим, – и продолжил, обращаясь к притихшему в одно мгновение залу: – Картина неплохая, я думаю, когда несколько человек делают каждый свой вклад, лучше просто и не могло получиться.
«Тактичный, как всегда», – подумала Софья и только потом, когда по залу промчалась физически ощутимая волна любопытства, смешанного с отвращением, до нее дошло, что он имел в виду насчет Максима.
Тут же поднялась Лилечка, бледная, с дрожащими руками, она выскочила вперед еще до того, как Юра сел на место. Краем глаза Софья заметила, как Альберт Фарисеевич, сидевший сзади, придержал ее за плечо, пытаясь остановить, но она рванула вперед, словно бы и не заметив этого.
– Не слушайте его, он пошутил. У него такое чувство юмора, не все понимают. – Она перекрикивала поднявшийся гул, консультантша хлопала в ладоши, Шалтай-Болтай подался вперед, встал и хотел что-то сказать, но его никто не слушал.
Тут взгляд Лилечки уперся в открытку в центре картины. Она замерла, и тут же из глаз ее потекли слезы.
– Я люблю Юрочку Суханова. Я жить без него не могу.
С переднего ряда зашикали, зал стремительно заполнила тишина, Юра покраснел, но сидел все такой же прямой и с каменным лицом.
– Юрочка, – она обращалась прямо к нему. – Я же не требую взаимности, я даже не надеюсь. Ты просто разговаривай со мной иногда, ладно? Здоровайся, дай посмотреть на тебя лишний разочек. Мне же много не надо, один твой взгляд – счастье, рукопожатие – большущее счастье. Тебе ведь это нетрудно, правда, руку мне пожать? А я потом целый день руки не мою. И столько нежности во мне, что вот-вот она перельется через край, теплая, как молоко из нутра доброй буренушки. Вот смотрю я на тебя и думаю – ты всегда такой занятый, бледный, у тебя столько работы. Прижаться бы к тебе, забрать себе твою усталость без остатка, накормить тебя вкусненьким. Во мне любви много, понимаешь, Юрочка? Я не хочу, чтобы ты мне принадлежал, хочу только заботиться о тебе, ну хоть самую капельку. Домашним супчиком бы тебя угостить хоть раз, да ты не берешь из моих рук.
Лилечка захлебнулась во всхлипываниях, Юра превратился в статую, перестал дышать. Ватная тишина заполнила зал. Софья лихорадочно думала, что теперь делать и пытаться ли остановить это безобразие. Но сообразить ничего не успела.
– Что это вы тут устраиваете, Лилия Андреевна? – поднялся Шалтай-Болтай. – У нас здесь корпоративный тренинг, а не вечер для тех, кому за пятьдесят.
– В самом деле, что это вы себе позволяете?! – выкрикнул голос из зала, и к нему тут же присоединились другие голоса.
– Сорвали тренинг!
– Занимаетесь личными делами в рабочее время!
– Да он же вам в сыновья годится, Лилия Андревна! Не стыдно?
– Уж молчали бы лучше!
– Вы же замужняя женщина, у вас дети!
Громче всех кричал начальник отдела, который любил мягкие прелести.
Лилечка вся съежилась, скуксилась, закрыла лицо руками. Никто не подходил к ней, только презрительные взгляды буравили насквозь. Софья не могла оторвать от нее глаз. Все тело заломило, словно в него разом воткнулись тысячи иголочек, она передернулась, на коже выступили противные пупырышки. К горлу подступила мучительная, нестерпимая тошнота. Если сейчас каждому из людей в зале дать в руки камень, и если Шалтай-Болтай даст команду «Бей»… Софья случайно столкнулась глазами с Лилечкой и вздрогнула. Никаких камней не нужно. И так уже очень, очень больно – сильнее боли она в жизни не ощущала. Мелкие рыжие кудряшки Лилечки выглядели сейчас особенно жалко, по щекам потекли черные разводы, фигурка ее сгорбилась, но ничего этого Софья не различала. Она видела только яркую, пульсирующую боль. Она чувствовала себя в эпицентре страшного столкновения. Отчаяние на пике отверженности, воспаленное одиночество, желание провалиться на месте давили с одной стороны, а с другой стороны напирали мощной волной единодушное презрение, мелкие оглядки – а замечает ли директор? – и раздражение, граничащее с ненавистью. Сейчас Лилечка была живая, она жила, проживала, переживала внутри себя целую жизнь, а все люди вокруг были мертвыми. И в то же время к ней тянулись нити клейкого, грязного любопытства, и каждый упивался чувством собственного превосходства.
Всё то холодное, чужое, мертвое, чего Софья так боялась в офисе, сконцентрировалось, собралось в один отвратительный шар, который неотвратимо катился навстречу и вот-вот обрушится на нее. Софья подумала, что сейчас она или встанет и завизжит, или сойдет с ума, или ее вывернет наизнанку прямо здесь.
С места поднялся Альберт Фарисеевич. Спокойно вышел вперед, долю мгновения смотрел на картину, хотел было что-то сказать, но вместо этого сорвал с мольберта лист бумаги и разорвал на части, потом еще раз и еще раз, вместе с открыткой. На плачущую Лилечку он не обращал ровным счетом никакого внимания. Он прокашлялся и громко сказал:
– Коллеги, я думаю, этот тренинг вышел не очень удачным. Прошу кадровый отдел впредь более внимательно относиться к выбору командообразующих программ. Я думаю, наш консультант предложит нам взамен сорванного тренинга что-нибудь другое, более интересное.
