Валя уже в который раз разъясняла Олечке, как правильно пользоваться переплетной машинкой. Софья каждый раз поражалась, что в сестре нет ни капли раздражения, хотя у любого другого на ее месте давно кончилось бы терпение – в сотый раз объяснять одно и то же. Она опять сжала мячик и сразу же подумала, что из Валечки получилась бы отличная учительница – строгая, но терпеливая и справедливая. Она бы сумела увлечь детей, ее бы уважали родители. Из таких людей выходят Учителя с большой буквы, ученики их потом вспоминают долгие годы после окончания школы. Вот Валя еще раз показывает Оле, как пользоваться машинкой, и на ее лице ясно читается удовольствие, а Софья слышит отголоски знакомого потока. Если бы все учителя вели уроки вместе с потоком! Дети полюбили бы школу. Вале нет еще и двадцати, не поздно поступить в педагогический институт. Надо будет как-нибудь поговорить с ней, намекнуть, посоветовать.
Хлопнула дверь, вошла знакомая сметчица.
– Фанис, не посмотришь плечо? Вчера работала до девяти, сегодня руку поднять не могу.
Тот вопросительно посмотрел на Софью, без ее ведома последнее время ничего в отделе не делалось.
– Только недолго, – улыбнулась она.
Широкие ладони легли на плечо сотрудницы, и та вскоре вздохнула с облегчением, а Софья потянулась к мячику. Странно, раньше она не замечала, сколько в Фанисе простой, незамысловатой доброты. Да, прямо сказать, он лентяй, и человек не самого далекого ума, и любит схалтурить, и хвастается по поводу и без, но ведь это он кормит котят возле офиса, и он всегда находит деньги для помощи детским домам, и он недавно первым ходил сдавать кровь, когда одному из коллег понадобилась срочная операция. Фанис умеет делать массаж, к нему частенько заглядывают сотрудники из соседних отделов, и он никому не отказывает. Раньше Софью это раздражало, она думала, что это – очередной способ отлынивать от работы. Может, из него получился бы врач или массажист? Но почему тогда в самую первую их встречу ей сразу привиделась корова? Пожалуй, из него бы вышел отличный ветеринар. Из тех душевных даже не врачей, а врачевателей, которым необязательно учиться в институте на отлично, потому что они сердцем чувствуют причину болезни и лечат не столько лекарством, сколько искренним вниманием и теплыми ладонями, из которых льется поток. Вот сейчас, когда Фанис мнет плечо, закрыв глаза, когда его пальцы обхватывают шею, в них ведь играет Меркабур! Самый настоящий, что ни на есть.
К горлу подступил комок. Вдруг разом толстая, прочная скорлупа, отделявшая Софью от мира, треснула так, что посыпались вокруг осколки, и в сердце заколола острая боль. В Фанисе звучала родная нота! В этом простом, деревенском парне, который больше всего на свете боится вонючих носков и мечтает о большом телевизоре и путевке в Турцию, играла, переливалась, откликалась на все самое глубокое, внутреннее, искреннее, что только могло быть в Софье, настоящая родная нота. Она с трудом сдержала дикое желание подойти и обнять его. И сказать на ухо: «Фанис, бросайте-ка вы наш отдел, идите лучше на ветеринара учиться. Будете коров лечить и котов». Она не удержалась и хихикнула так, что на нее недоуменно оглянулись сотрудники. Софья не обратила внимания. Наверное, они уже привыкли, что начальница отдела немного странновата.
Она вышла в коридор, сжимая в руке теплый радостный мячик, и чуть не столкнулась с клоуном, даже ойкнула от неожиданности. Нарисованная улыбка, лицо в белой пудре, красный накладной нос и беретка с помпоном – разве ожидаешь увидеть такое в офисном коридоре? Она на всякий случай помотала головой, и видение развеялось – перед ней стоял Альберт Фарисеевич. Кто бы только мог подумать! Его нынешнее место в каком-то смысле не так уж далеко от истинного предназначения. Вот только родная нота вряд ли себя проявит, пока он работает шутом при директоре, а не для зрителей. И скорее всего, для него выбор уже сделан раз и навсегда, не сможет он перешагнуть через себя и радикально сменить профессию. Даже жалко его!
– Здравствуйте. – Она сочувственно улыбнулась ему, а он только кивнул в ответ, чем-то озабоченный.
Софье вдруг стало до чертиков любопытно посмотреть в новом ракурсе на Шалтая-Болтая. Она припомнила подходящий предлог и направилась в кабинет директора. По дороге ее остановил Пчелкин:
– Софья Павловна, ну почему я опять должен учить работать ваших девочек?
– А что опять случилось?
– Вчера в трех коробках тома разложили не по порядку. И на титульной странице первого тома – какое-то пятно. Селедку вы, что ли, едите прямо на документации?
– В следующий раз исправимся, – улыбнулась она, ей не терпелось добраться до Шалтая-Болтая.
– Ну как же вы не понимаете! Проектная документация – это не просто готовый продукт. Это лицо нашей организации! Вот будут в гостях у нашего заказчика коллеги, посмотрят на этот том, и что о нас подумают? Мы должны сделать так, чтобы с нами всегда хотелось работать, чтобы наш продукт был самым лучшим, и чтобы это было видно по первым же страницам. А у вас там пятно.
Послушав Тимофея, хотелось взять в руки флаг и лезть на баррикады, выкрикивая: «Ура нашей проектной организации!» Нет, политик из него не выйдет, он слишком принципиальный. А вот проповедник… такой бы повел паству за собой, церковных прихожан хлебом не корми, дай послушать такого горячего, убежденного товарища, который совершенно точно знает, как всем правильно нужно жить. Софья представила себе Пчелкина с бородой и в рясе и сделала такое лицо в попытке сдержать смех, что он только молча покачал головой, махнул рукой и пошел по своим делам.
Софье повезло – у директора как раз никого не было. Она сидела в кресле для посетителей в его кабинете. Смотрела, как он разговаривает по телефону и улыбается, а свободной рукой подписывает бумаги и делает глазами знак секретарше, чтобы принесла кофе. Она влезла в свою кипу бумаг, помяла мячик. Кем бы он мог стать? Ни одной мысли в голову не приходило. Она мяла его снова и снова, пока Шалтай-Болтай не уставился на нее удивленно. Тогда она убрала руку и улыбнулась ему. Он договаривался с кем-то о встрече, записывал время в календаре, и ей вдруг померещился поток.
Он был на своем собственном, родном, ему предназначенном месте. Вот почему он в офисе улыбается чаще всех. Управлять, организовывать, состыковывать, находить общий язык, разрешать конфликты, ублажать заказчиков и проверяльщиков, быть строгим, но справедливым отцом коллективу, не отказывая себе в удовольствии иметь любимчиков, строить стратегические планы и тактические атаки – все это было его родной стихией. Здесь он был королем собственного королевства, и для него оно было волшебным. Софья улыбнулась, пробормотала: «Зайду как-нибудь в другой раз» – и тихонько вышла. Шалтай-Болтай извинительно развел руками.
До самого вечера Софья ходила по этажам, заглядывала в кабинеты, что-то спрашивала и рассматривала людей с таким любопытством, будто она видела их впервые, и в то же время от того, разглядит она в них что-нибудь или нет, словно зависела вся ее жизнь. И в каждом человеке, пусть на самом глубинном, невидимом слое, находилось то, что под действием поразительного мячика с детской радостью просыпалось и звучало в резонанс с ее внутренней струной. И каждый был ей симпатичен, и сыпались вокруг толстые скорлупки. Если бы могли они мановением волшебной палочки стать реальными, она бы все коридоры засыпала шелухой своих рассыпающихся оболочек.
