– Не могу, меня повесят вместо вас. А если бы отпустил, что сделали?
– К ней пошел, – совершенно непонятно объяснил Воронцов.
В этот момент Фишеля позвала его ассистентка-китаянка, пришел Власов.
– Как успехи? – без приветствий поинтересовался полковник.
– Мы заставили его пережить травматическую ситуацию, и не единожды. Теперь можно воздействовать на психику в нужном нам направлении, – пролепетал Фишель, размышляя, как сказать полковнику, что на этого богатыря не действует даже пребывание под водой и кислородное голодание как следствие этих мучений. И вдруг вспомнил: – Он твердит, что должен идти к какой-то женщине.
– Та-ак… – заинтересованно произнес Власов. – Зачем, не говорит?
Фишель почувствовал заметное облегчение и затараторил:
– Нет, все не так быстро. Но если вам известно имя этой женщины… – поймал суровый взгляд полковника и немедленно исправил оплошность, – или хотя бы есть фотография… Мы могли бы воздействовать быстрее и сильней.
Если полковник ничего не предоставит, то этим можно оправдаться…
Власов вытащил из внутреннего кармана несколько снимков красивой женщины и протянул один Фишелю:
– Используйте это. Только никто не должен знать ни о снимках, ни о Воронцове. Даже Александра Федоровна. Особенно она.
– Я понял, но если бы вы дали мне несколько фотографий…
– Берите все. Я не поклонник подобных дам. И чтобы их никто не видел! Эта женщина опасней сотни террористов!
– Я понял, – важно кивнул Фишель.
Когда полковник ушел, Фишель принялся разглядывать снимки. Молодая женщина, явно аристократка… На террористку не похожа. Хотя кто их знает, этих террористов. Было понятно, что подопытный с ней как-то связан.
– Не знаете, кто это?
Китаянка в ответ только фыркнула и пожала плечами.
Теперь Воронцова опускали в аквариум, прикрепляя снаружи фотографии Матильды. Потом его вытаскивали из воды и усаживали на стуле, окружали зеркалами и бесконечными изображениями Матильды. Откуда Фишелю было знать, что подобные мучения для Воронцова являются настоящей радостью. На снимке стояла дата фотографии, свидетельствующая, что Кшесинская жива-здорова и прекрасно выглядит.
– Ничего, Малечка, мы с тобой еще встретимся.
Сам Воронцов был потрясен пониманием, что ему вовсе не хочется убивать любимую женщину, нет, теперь он желал лишь увезти ее далеко-далеко, например, к родителям, и там окружить заботой и любовью. Она его не любит? Это не важно, Матильда Кшесинская должна принадлежать только ему!
Сама Матильда жила, не подозревая ни о мучениях поклонника, ни о его намерениях. Ей было довольно слов Ники, что Воронцова помиловали, а куда он девался, какая разница? Она вообще забыла о существовании поручика. Бывшего поручика…
Юлия замерла на пороге комнаты сестры. Они договорились отправиться на прогулку, но Матильда сидела в домашнем платье, которое, хотя и было весьма изящным, для поездки в экипаже не подходило.
– Маля, ты передумала?
Та медленно обернулась на голос сестры, в глазах слезы. Покачала головой:
– Езжай одна. Ники обещал заехать…
Юлии объяснять не надо, быстро согласилась:
– Тогда я навещу папу и, возможно, останусь там до завтра. Ты не возражаешь?
– Нет, конечно, езжай, – грустно улыбнулась Матильда.
– Не будешь скучать?
Но шутливый тон Юлии удался плохо, в ее голосе слышалась тревога. Матильда решительно поднялась из-за стола:
– Не до скуки, нам пора поговорить. Возможно, Ники для этого и приедет.
Проводив сестру, она вернулась в столовую, распорядилась, чтобы из ресторана доставили обед, а прислуга накрыла стол, и снова присела перед зеркалом. Матильда не сомневалась, что все сделают, как надо. Вера была понятливой и неболтливой, за то ей и приплачивали.
Мысли вернулись к предстоящему разговору с Ники.
Весь этот год они практически не виделись, а после смерти императора Александра и вовсе разговаривали мельком. Пока Ники был цесаревичем, он мог позволить себе провести время у балерины Кшесинской, но теперь он император, обрученный и собирающийся жениться.
Юля права, рано или поздно это должно было случиться. Когда-то Ники дали два года вольной жизни, которые истекли, к тому же смерть отца… Император должен быть женат, холостяк на троне – это неприлично.
Матильда пыталась обмануть саму себя, вовсе не из-за самой женитьбы она злилась, а потому, что супругой ее Ники станет эта Аликс! Она не раз издали видела невесту цесаревича, а теперь императора, и однажды довольно близко. Тогда им обеим было по двенадцать, и обе, словно предчувствуя будущее столкновение, не сводили глаз друг с дружки.
Матильда хорошо помнила стальной взгляд юной принцессы и ее строгий вид. Помнила и слухи, которые барражировали по Санкт-Петербургу: принцесса Алиса Гессенская не умеет улыбаться. Может, и у нее зубы кривые? Но даже если так, глаза-то должны смеяться. Маля и сама старалась держать рот закрытым из-за зубов, однако это не мешало ей быть веселой.
Конечно, траур не время для улыбок, но что-то подсказывало Матильде, что будущая императрица не умеет смеяться СОВСЕМ.
Ники должен будет прожить жизнь рядом с этой скучной немкой, вечно грустить вместе с женой и подчиняться строгим правилам?
Боже, как Матильда жалела возлюбленного в ту минуту!
Ники – послушный сын, он отправился к принцессе и сделал ей предложение, отказаться от которого теперь невозможно… Ну, почему он такой послушный?! Слушал папа́, мама́, слушал Победоносцева, великих князей, теперь будет слушать эту Аликс. Император не должен быть таким послушным, иначе какой же он император!
Мысли Матильды вернулись к предстоящему признанию Ники. Как оно прозвучит? Ведь когда уезжал делать предложение, попрощался бегло. И потом, когда отправился в Лондон, об Аликс и слова не сказал, а ведь знал, что встретится. Матильду это обижало, такая скрытность могла свидетельствовать о том, что ее саму Ники не воспринимает всерьез. Игрушка, красивая кукла, которую достают на время, а потом забрасывают за шкаф за ненадобностью.
Но сейчас не сказать невозможно, если траур сняли, а Ники сообщил, что приедет, значит, решил признаться и закончить их отношения.
Матильда попыталась представить предстоящий разговор, но ничего не получалось. Ники терпеть не мог выяснять отношения и вообще спорить, предпочитая, чтобы все разрешалось как-то само собой. Немудрено, жил под строгим диктатом отца и заботливым приглядом матери, даже младшие братья и те свободней.
Однажды Ники сказал, что быть наследником – тяжелый труд, а потом добавил, что императором и того трудней. Он не боялся трудностей, но не умел настоять на своем или просто сказать «нет», если требовалось. Матильда вздохнула: каково ему теперь…
