– У нас? – Ах да, Макс говорил, что приехал из Германии. Они все так хорошо говорят по-русски, что забываешь об этом.
– В Европе стало невозможно находиться – всё под контролем, все подсчитаны. Для жизни нужен покой.
Я с сомнением покосилась на крыши домов.
– У нас тоже не очень тихо, – пробормотала я.
Хорошо говорят по-русски, и имена почти русские – Катрин, Макс, Лео.
– Зато весело! – Катрин снова улыбалась. – Здесь можно сойти за своих. Никто на тебя не посмотрит косо. Здесь никому ни до кого нет дела! Ты мне подаришь своего домового?
– Кого? – Где она у меня домового нашла? Я внимательней оглядела полки, надеясь заметить то, что Катрин обозвала словом «домовой».
– Он у тебя здесь бегает. Я принесу лапот… – смешно исковеркала девушка слово.
– Лапоть, – поправила я.
Хм, ради поимки домового даже я раздобыла бы где-нибудь лыковую обувку. Так сейчас и видела, как мы вдвоем с вампиршей сидим в засаде, ожидая, когда из-за угла деловой походкой выйдет крошечное бородатое существо.
– Или башмак. – Катрин сверкнула белозубой улыбкой.
Я поежилась. За время разговора несколько подзабылось, кто передо мной. Но сейчас от Катрин исходила реальная опасность. Ей достаточно одного движения, и уже к вечеру домовой будет грустить о моем исчезновении.
Катрин почувствовала смену моего настроения и перестала улыбаться.
– Пойдем, нам надо о многом поговорить.
Она скользнула к двери. Значит, выходить мы будем нормальным путем. И на том спасибо!
– А Макс где?
Может, все-таки никуда не ходить? Вечер, я устала, за учебниками надо посидеть. Да и тревожно как-то. Но спорить с Катрин не хотелось. А ну, как разозлится?
– Макса достаточно позвать, и он придет. – Девушка стояла в прихожей и, казалось, к чему-то прислушивалась. С сомнением посмотрела на замок. Видимо, открывать двери ей приходилось нечасто. – Вы с ним теперь настроены на одну волну. Он тебя будет везде чувствовать. Только Макс сейчас занят. Немного.
Чем может быть занят вампир? Он либо спит, либо охотится на людей.
Катрин покосилась на меня и вдруг весело расхохоталась.
– Не бойся! Мы уже давно не едим людей. Вы невкусные, питаетесь всякой гадостью, вами отравиться можно.
Я попыталась вспомнить, что сегодня ела. Салат с майонезом, сосиску с кетчупом. И тут же представила, как по моей крови плавает плохо пережеванная сосиска, залитая томатной приправой. Да, не самая вкусная еда. А вот мама бы Катрин понравилась, она ест только экологически чистые продукты.
– Шучу, – рассмеялась Катрин, отметив мое смущение. – Есть там, где обитаешь, – дурной тон. Слишком напряженной становится жизнь. Макс охотится на маралов. Это большие олени, они живут на Алтае.
– А ты? – Что-то мне не верилось в вегетарианскую жизнь моей новой знакомой.
– Под настроение. – Катрин нахмурилась. Она все еще стояла в прихожей, рассматривая замок. – Надо идти, а то скоро придут твои родители и оставят делать уроки.
– Откуда ты знаешь? – Я начала переобуваться.
– Их слышно. Люди очень шумно живут и обычно действуют по определенным схемам. Редко кто схемы нарушает. Подожди! – Катрин остановила мою руку, уже коснувшуюся замка. – Она напряженно вслушивалась в происходящее за дверью. – А теперь в самый раз!
Замок еще не успел щелкнуть, как девушка выбежала на лестничную клетку и сразу же направилась к ступенькам. Я хотела сказать, что есть лифт, что с двенадцатого этажа быстрее будет на нем. Но говорить было некому – Катрин скрылась. Мне ничего не оставалось делать, как идти за ней.
На город опускались сумерки. Темнота поселилась в подъезде, в ветках деревьев и кустов, в печальных неосвещенных окнах дома напротив, зацепилась за качели, свернулась клубком в песочнице. Странно, но я раньше не обращала внимания, какой разной бывает темнота.
Вне дома Катрин оживилась, заулыбалась, словно замкнутое пространство действовало на нее угнетающе. Долгое время мы шли молча. И даже казалось, без определенного направления, просто шагали, куда глаза глядят.
Глядели они в сторону кладбища. Кажется, я начинаю страдать паранойей, у меня теперь все дороги ведут к покойникам.
– А что вы делаете днем? – Я еле поспевала за своей спутницей, да и затянувшееся молчание начало меня тяготить. – Спите?
– Книжки читаем. – Катрин снова к чему-то прислушивалась.
– Нет, правда!
Если Макс не сможет выходить на улицу днем, то наше общение будет затруднительно. Еще пара ночей, и я стану похожа на Маркелову, буду такая же сонная, печальная, бледная, с кругами под глазами, начну кидаться на людей. Одним словом, перестану чем-либо отличаться от Макса.
– У каждого свое занятие, – упрямо уходила от ответа Катрин. – Кстати, вы ничем от нас не отличаетесь, так же охотитесь на себе подобных.
– Звери тоже иногда так поступают. – Мне не хотелось говорить об этом. Мне надо было услышать что-нибудь о Максе.
– Звери? – Катрин резко остановилась. – В случае крайней необходимости. И совесть их потом не мучает. Потому что они лишены сего милейшего человеческого качества.
– Что ж, нормально. Выживает сильнейший.
– Вот! Хорошие слова! – Катрин подняла вверх палец, и я вдруг услышала за своей спиной шаги.
Люди были одеты в длинные черные плащи, на руках черные перчатки, глаза, густо подведенные черными тенями, черные волосы падали на плечи. Одного из них я узнала, он был тогда с готами. Разводил костер.
В первую секунду я испугалась за Катрин. За кем еще могут идти эти ненормальные? Их хлебом не корми, дай с вампиром пообщаться.
Я растерянно оглянулась. Рядом со мной никого не было. Совсем как в ту ночь на детской площадке около песочницы. Но если тогда Макс вернулся, то Катрин вряд ли сейчас собирается.
Через мгновение она появилась за спиной парней и послала мне воздушный поцелуй.
– У них ритуал, и нужна жертва! – крикнула она на прощание. – Так им сказал демон, явившийся из огня. Ничего личного! Выживает сильнейший!
Макс?
Я даже испугаться не успела, настолько невероятным оказалось случившееся. Мирная прогулка неожиданно превратилась в опасную охоту.
Зачем только я вышла на улицу?
Макс!
Беги!
Кажется, это я сама себе приказала. Больше мною командовать было некому.
Я побежала обратно к дому. Тяжелые шаги забухали у меня за спиной.
Что там говорил Макс? Надо доверять своей интуиции? Жаль, что его слова я вспомнила слишком поздно. Мне же совсем не хотелось выходить!
