Когда я заканчиваю, Ваня задумчиво опускает глаза и едва заметно качает головой.
– Ты говорила кому-нибудь, что он сделал с тобой?
– Нет. Его мать все время рыдала, то и дело выкрикивая в мой адрес оскорбления. Почему-то я подумала, что с нее достаточно. Да и души в Максиме она не чаяла. А моей маме необязательно знать об этом.
– А полиция? Он ведь мог тебя …
– Максим умер. Как бы ужасно это ни звучало, но для меня этого вполне достаточно.
Еще долго я чувствую на себе взгляд Вани, и вдруг мои мысли вновь возвращаются к Марку. Вспоминаю нашу близость в примерочной и то, с какой нетерпеливостью он срывал зубами упаковку от презерватива. Кажется, в тот момент в моей голове пронеслось, что-то вроде не стоит, это не пригодится.
Я не могла иметь детей два года назад, а сейчас беременна. С Максимом мы старались зачать ребенка почти два года, придерживались диет, следили за графиком овуляций, но ничего не получалось. Однако стоило мне три раза заняться незащищенным сексом с другим мужчиной, при этом есть как слон и чуть ли не каждый вечер выпивать вино – тест показал положительный результат.
Другой мужчина.
Не Максим.
Другой мужчина. Все дело в мужчине.
– О боже, – шепчу я себе под нос.
Это Максим был бесплодным, а не я. Я всегда могла иметь детей, но только не от мужа. Какая же я дура.
Начинаю смеяться и закрываю лицо руками, пытаясь успокоить нервное возбуждение.
– В чем дело? – слышу обеспокоенный голос Вани. – Что случилось?
– Ничего, – смеюсь я, вытирая ладонями слезы облегчения и счастья. – Просто рада, что мы с тобой встретились.
Глава двадцать седьмая
Тошнотворный запах алкоголя и супов быстрого приготовления уже давно впитался в мою кожу и грязную одежду, которую я не менял несколько недель. Это огромное желтое пятно на моей светло-серой футболке осталось после пролитого куриного бульона пару дней назад, и теперь запах кажется кислым, больше похожим на протухший майонез.
Я морщусь, с отвращением представляя свой внешний вид. Даже не помню, когда последний раз принимал душ.
От солнечных лучей, бьющихся в окна, темный глянцевый пол покрывается мутными следами от моих ног. Кругом пыль. Она висит в воздухе, и без труда можно заметить эти крохотные песчинки, от которых иной раз я чихаю десять раз подряд. Медленно перевожу взгляд на барную стойку с темными панелями и зеркальными вставками, некогда чистыми и блестящими. Теперь же там творится настоящий бардак с полупустыми бутылками, валяющимися в разных сторонах, засохшими потеками и отпечатками моих пальцев.
В этой грязи я живу уже достаточно долго. Сколько именно – сложно сказать, ведь, вернувшись домой, я ни разу не выходил на улицу, не встречался с приятелями или отцом и не смотрел в календарь. Я даже забыл о существовании сотового телефона, в какой-то момент он просто выключился от нехватки заряда. Ах нет, перед этим мне успел позвонить папаша и высказать все, что он обо мне думает. Видите ли, слава обо мне и моих «героических» поступках быстро распространяется по миру. Хорошо, что его не будет в городе до самого января, иначе бы всю плешь проел мне своими нравоучениями. Достаточно уже было того, что весь его философский бред я выслушал по телефону.
Мусорное ведро переполнено бутылками элитного алкоголя и пустыми пластмассовыми коробками от супов быстрого приготовления. Несколько валяются на полу, и оставшаяся в них жидкость капает на светлый кафель.
В том, какой бардак и зловоние окружает меня сейчас, виноват я. Безусловно. Но это понимание пришло не сразу, а лишь пару дней назад. Я просто лежал на полу и смотрел в потолок, держа в руках очередную бутылку «Джека Дэниэлса». Мне казалось, что я смотрю обрывки из какого-нибудь фильма о дружбе, семейных ценностях и симпатиях. Все отчетливее я видел, как смотрит на Сашу мой брат и что он получает в ответ. Их глаза говорили о многом, но, к сожалению, я старался видеть в них только большое черное пятно, потому что по природе своей я самый настоящий урод, не воспринимающий никаких человеческих чувств.
С ума сойти, как же я заговорил о себе!
Еще я видел Сашу, довольную и счастливую, но как только в ее поле зрения появлялся я – веселый огонек в глазах тут же потухал, оставляя место для замкнутости и некому подобию страха, который только забавлял меня. Каждый раз, встречаясь со мной, у нее включался «режим опаски», и какой бы бред я ни нес в ее присутствии, стараясь задеть и обидеть, Саша молчала, не находя в себе силы дать мне отпор.
И когда я в сотый раз осознавал, что поступил, мягко говоря, ничтожно по отношению к дорогому мне человеку – брату и самому верному другу, в моем воображаемом экране появлялась она.
Я закрывал глаза, пытаясь забыть мягкий и нежный образ искусной обольстительницы, запудрившей мне мозги настолько, что я испортил жизнь собственному брату, но ее зеленые глаза с золотой пыльцой то и дело крутились в моем сознании. Бутылка притупляла мое сознание и портила изображение в экране ровно до тех пор, пока не начинался новый день.
Теперь у меня болит желудок. Дрянь, которой я питаюсь, способна искалечить организм, но я, словно наказывая себя, продолжаю придерживаться «воспитательной диеты».
Заливаю кипяток из чайника в лапшу с куриным вкусом, и жуткий запах, ударивший в нос, вмиг вызывает рвотные позывы. Я не сдерживаюсь и сворачиваюсь над широкой раковиной, но из желудка выходит только горький алкоголь со вчерашней ночи. Споласкиваю рот и умываю лицо, бессильно повиснув на темной столешнице.
Сколько еще времени я должен провести в собственном заточении? Может, еще пару недель? Или пару месяцев? Но чем больше я задумываюсь о продолжительности своего наказания, тем отчетливее понимаю, что даже пожизненная отсидка в собственной квартире и поганая еда не загладят мою вину перед братом.
Я не сразу обращаю внимание на звонок в дверь. Давно не слышал этот звонкий колокольчик, раздающийся в каждом углу. И, когда звук повторяется, лишь поднимаю голову над раковиной и недоверчиво гляжу в сторону прихожей.
Теперь в дверь стучат. Выдохнув алкогольные пары, я бреду к незваному гостю, наступая ногами на края растянувшихся спортивных штанин. Таких же заляпанных, как и футболка.
Проходя мимо зеркала в полный рост, я на несколько секунд останавливаюсь, безразлично глядя на свое потрепанное отражение. Меня можно охарактеризовать двумя словами – одинокий алкаш. Господи, у меня, кажется, еще никогда в жизни не было такой густой бороды и длинных волос, падающих прямо на глаза. Морда – не лицо! – опухшая, глаза красные, с отходящими синяками. Кошмарное зрелище.
Снова стук в дверь, и на сей раз тяжелее и громче.
Я не смотрю в экран домофона, а сразу открываю замок.
Наверное, мне просто снится начало этого дня, ведь увидеть на пороге моей грязной квартиры собственного брата все равно что выиграть десять миллионов в лотерею.
