Лида застыла, не зная, как воспринимать такую новость. Мгновенная спонтанная радость сменилась диким испугом.
– Почему?
Санинская улыбка потускнела, он явно обдумывал, как сделать ответ наиболее обтекаемым:
– Ну, понимаешь, болезнь прогрессирует слишком быстро. В ту программу, куда мы планировали попасть, я больше не вписываюсь. Ну и подумаешь, лечиться можно и здесь. Отец уже заказал все необходимое оборудование.
– Ага, ясно…
– Но это не главное. Это так, информация. Знаешь, сегодня в больнице я никак не мог уснуть – я вообще плохо сплю на новом месте. Лежал и размышлял о самых разных вещах. И ты не поверишь, мне вдруг пришло в голову… что я должен быть по гроб жизни благодарен своей болезни.
– Как? – ахнула девушка.
– Вот так. Она – не проклятие, не мерзость, она скорее зеркало. И в этом зеркале я вдруг увидел себя настоящего. И понял, что все к лучшему.
Лида измученно потрясла головой:
– Прости, но я ничего не понимаю. Наверно, тоже не выспалась.
– Я объясню, – с готовностью отозвался Санин. – Знаешь, я, наверно, последний раз был самим собой, когда писал закорючки в прописи одноклассницы, в которую был влюблен. А потом начал терять себя понемногу. Жилось мне хорошо, проблем никаких, родители во всем страховали. Вот в чем мне повезло, так это в том, что в новой школе я сразу встретил Ворона. У него всегда был его остров, его личный ад, и он никогда себя не терял. Ну и я за ним понемногу тянулся. Но этого все равно оказалось мало.
Алеша тяжело перевел дыхание, лицо побледнело, теперь он выглядел усталым. Лида попыталась сказать, чтобы он замолчал. Но ее слабый писк был проигнорирован.
– Еще я подумал: а вот бы мы с тобой встретились в начале учебного года и я был бы здоров? Я бы, конечно, сделал все, чтобы завоевать тебя. Еще бы – первая любовь! И возможно, у меня бы получилось. Какое-то время мы бы были вместе. А потом расстались.
– Ты бы меня бросил? – спросила Лида.
– Не факт. Думаю, это ты бы меня бросила. Просто поняла бы в какой-то момент, что во мне не осталось ничего, за что можно любить.
– С чего ты взял, что мне было бы дело до твоих перемен? Может, я сама за эти годы превратилась в чудовище, а?
Алеша помотал головой:
– Нет, ты не могла. Потому что у тебя тоже был свой остров – твоя мама.
– Ну, возможно… Но я все равно не понимаю, почему нужно быть благодарным болезни. Подумаешь, изменился. Мы могли бы все исправить. У нас бы было…
Она захлебнулась словами.
– Время, – мягко закончил ее мысль Алеша. – Но оно и сейчас у нас есть. Я пока еще держусь. И я больше не буду просить тебя уйти, чтобы дать мне спокойно страдать. Разве что тебе самой надоест со мной валандаться.
– Молчи уж! – сердито буркнула Лида.
– Ладно, понял, тебе не надоест. Хочешь чаю? Я попрошу отца принести.
– А где твоя мама? – нужно было срочно перевести разговор на что-то нейтральное.
– На консультации, в Питере, – вздохнул Алеша. – Она все еще надеется… уж не знаю, на что.
– И правильно делает! Что ей, сдаться, что ли?
– По-моему, нужно просто принять очевидное и успокоиться. Знаешь, если бы на миллиард населения хоть один человек получал шанс жить вечно, все остальные выглядели бы на его фоне жалкими неудачниками. А так-то чего? Все справедливо.
Лида перестала дышать. Он подошел слишком близко к ее тайне. Он не знал, что так все и есть на самом деле.
«Только нас гораздо больше, чем один на миллиард. И еще неизвестно, кто тут неудачник».
– Лида, что с тобой? Эй, ты что-то зеленеешь.
Она глубоко вздохнула.
– Я в полном порядке.
– Правда? Молодец. И давай кое о чем договоримся сразу.
Осторожный кивок.
– Больше не станем говорить о вещах, хоть как-то связанных… э-э… с моим переходом в новое качество. У нас и без этого есть, о чем поболтать. Ладно?
– Ладно.
«Нам и не нужно говорить об этом. Потому что никакого перехода не будет. Потому что я тебя спасу».
В гостях Лида пробыла до раннего вечера. Наконец-то у них с Алешей появилось время поговорить спокойно и без тайн! Евгений Львович периодически приносил чай с закусками и ненадолго присоединялся к их компании. Потом незаметно исчезал – и они мгновенно забывали о нем и обо всем на свете.
Лида мельком подумала, что их разговор похож на «глаз бури» – спокойный и тихий участок в самом сердце урагана. Заторопилась она домой, лишь когда Евгений Львович как бы ненароком упомянул о скором возвращении жены. Встречаться с ней было как-то страшновато.
– Я приду завтра? – она вопросительно глянула сразу на отца и на сына.
– Ну только сначала в школу сходи, – ответил Алеша.
– Зачем?
– Не понял…
Она промолчала, упрямо сжав губы.
– Лидочка, мы всегда тебе рады, но по утрам у Леши тоже занятия по скайпу, – деликатно вмешался Евгений Львович. – Приходи сразу после уроков к нам на обед. Я собираюсь завтра презентовать блюда грузинской кухни.
– Хорошо, приду, – кивнула Лида, мысленно высчитывая, сколько часов остается до нового свидания. Выходило примерно часов двадцать. Нестрашно, можно пережить.
Тетка на кухне разворчалась на то, что в первый же день отсутствия матери племянница заявляется домой уже в потемках. Но Лида лишь сердито буркнула что-то в ответ, и тетка тут же присмирела, укрылась на своем этаже.
На следующее утро с небольшим опозданием девушка торопливо ворвалась в школьную раздевалку, пробежала взглядом по рядам одежды, выискивая приметную желто-зеленую куртку Милы. Вчера по телефону подруга сказала, что ей гораздо лучше и она рвется в школу. Но пока что-то не видать…
– Весна!
Она резко крутанулась на каблуках – в углу раздевалки затаился Марат Вельшин. Складывалось впечатление, что он стоит тут уже несколько суток, без еды и воды. Лицо парня приобрело синеватый оттенок.
– Марат! – Лида испуганно всплеснула руками. – Что с тобой такое? Ты не заболел?
Он досадливо отмахнулся от ее вопросов. И сразу перешел к делу:
– Скажи, ты придумала, чем помочь Лехе? Или нет? Мне вот почему-то кажется, ты сдалась…
Но, вопреки словам, смотрел Марат с надеждой, словно ждал, что Лида бросится его переубеждать. И она действительно сказала с гораздо большей уверенностью, чем испытывала на деле:
– Кажется, есть один способ. И я сделаю все возможное – если это вообще возможно, понимаешь?
– Да я понимаю…
– А ты чего вчера Алеше не позвонил? Он ждал, беспокоился.
