Данросс смотрел на него. Питер ему нравился.
– Вы не против, если я задам несколько вопросов про Чанги? – Он увидел, как по грубому лицу этого бывалого человека, лицу и молодому, и старому, пробежала тень.
– Смотря какие.
– По словам Робина Грея, вы в лагере подвизались на «черном рынке». Вместе с каким-то американцем. Капралом.
Повисло долгое молчание, но выражение лица Питера Марлоу не изменилось.
– Я был торговцем, мистер Данросс, вернее, переводчиком моего приятеля-торговца. Капрала американской армии. Он спас жизнь мне и многим моим друзьям. Нас было четверо: майор, полковник авиации, владелец каучуковых плантаций и я. Он спас и десятки других. Его фамилия была Кинг – Король, и в каком-то смысле он действительно был король, король Чанги. – Он снова чуть заметно улыбнулся. – Законы японцев… и лагерные порядки не разрешали заниматься торговлей.
– Вы сказали «японцев», а не «япошек». Это интересно, – тут же отреагировал Данросс. – Вы не питаете к ним отвращения после всех ужасов Чанги?
Помолчав, Питер Марлоу покачал головой:
– Я ни к кому не питаю отвращения. Даже к Грею. Просто наслаждаюсь тем, что жив. На это уходят все силы, духовные и физические. До свидания! – И он повернулся, чтобы уйти.
– О, Марлоу, и последнее, – быстро проговорил Данросс, приняв решение. – Не хотели бы вы прийти на скачки в субботу? В мою ложу? Там будут кое-какие интересные люди… Если вы изучаете Гонконг, почему не делать этого со вкусом, а?
– Благодарю вас. Весьма признателен, но меня уже пригласил Дональд Мак-Брайд. Хотя, с вашего позволения, с удовольствием зайду выпить. А с книгой что-нибудь получается?
– Не понял?
– С книгой по истории «Струанз», которую вы хотели дать мне почитать.
– О да, конечно. Ее перепечатывают. Похоже, она существует в единственном экземпляре. Вы еще потерпите?
– Конечно. Спасибо.
– Передайте мои наилучшие пожелания Флер. – Данросс смотрел ему вслед. Он был рад, что Марлоу понимал разницу между торговлей и «черным рынком».
Взгляд остановился на человеке из Эс-ай, который по-прежнему наблюдал за ним из-за журнала. Данросс неторопливо вернулся в бар, словно погруженный в размышления. Войдя, он быстро проговорил:
– Фэн, там внизу один чертов журналист, с которым мне не хочется встречаться.
Бармен тут же поднял часть стойки, перегораживавшей проход.
– Рад услужить, тайбань, – улыбнулся он, нисколько не поверив в эту отговорку.
Посетители часто пользовались служебным выходом, расположенным за баром. Женщин в бар не допускали, поэтому обыкновенно клиенты таким образом старались избежать нежелательной встречи с дамой. «Ну и с какой, интересно, шлюхой не хочется встречаться тайбаню?» – вопрошал он себя, глядя, как тот поспешил к выходу, оставив щедрые чаевые.
Выйдя в переулок, Данросс завернул за угол и сел в такси, скорчившись на заднем сиденье.
– В Абердин, – бросил он водителю, объяснив по-кантонски, куда именно.
– Айийя, домчимся стрелой, тайбань, – тут же заявил тот, довольный, что узнал Данросса. – Можно спросить, что нас ждет в субботу? Будет дождь или нет?
– Не будет дождя, клянусь всеми богами.
– И-и-и, а кто победит в пятом?
– Этого мне не шепнули на ушко ни боги, ни гнусные Великие Тигры, которые подкупают жокеев или пичкают стимуляторами лошадок, чтобы надуть честных людей и не дать им разбогатеть. Однако Ноубл Стар будет стараться.
– Все эти блудодеи будут стараться, – угрюмо проворчал водитель, – но кого выбрали боги и Великий Тигр ипподрома Хэппи-Вэлли? Как насчет Пайлот Фиша?
– Этот жеребец хорош.
– А Баттерскотч Лэсс? Нужно ведь, чтобы банкиру Квану повезло.
– Да. Лэсс тоже хороша.
– Рынок будет еще падать, тайбань?
– Да, но в пятницу покупай акции Благородного Дома без четверти три.
– По какой цене?
– Подумай своей головой, Почтенный Брат. Я что тебе, Старый Слепец Дун?
Тесно прижавшись и ощущая друг друга всем телом, Орланда и Линк Бартлетт танцевали в полутьме ночного клуба. Чувственная музыка в исполнении филиппинского оркестра звучала негромко, ритм завораживал, а посередине большого роскошного зала, сплошь в зеркалах, выделялся островок света. Возле ниш, в которых прятались низкие столики и глубокие шезлонги, многочисленными светлячками мелькали карандаши-фонарики официантов во фраках. Множество одетых в красочные вечерние платья девиц сидели стайками и щебетали или смотрели на немногочисленные танцующие пары. По одной или по двое они то и дело подсаживались за столы к мужчинам, чтобы развлечь их, занять беседой и напроситься на угощение, а примерно через четверть часа нарядные пташки вспархивали, чтобы присесть за другой столик, и их передвижениями мастерски руководила бдительная мама-сан с помощниками. В этой роли выступала грациозная шанхайка лет пятидесяти, прекрасно одетая и рассудительная. Она говорила на шести языках и отвечала за девиц перед владельцем заведения. Успех или неуспех бизнеса зависел от нее. Девицы повиновались ей беспрекословно. А также вышибалы и официанты. Вокруг нее вращалось все, она была повелительницей в здешних краях, поэтому все перед ней виляли хвостом.
Мужчины приводили с собой дам нечасто, хоть это и не возбранялось – при условии, что клиент не поскупится на чаевые и будет заказывать одну порцию напитков за другой. Десятки таких ночных увеселительных заведений были разбросаны по всей колонии, несколько закрытых, а в основном открытые; они обслуживали всех мужчин: туристов, приезжих и гонконгских янь. Во всех имелся богатый выбор девушек любого цвета кожи. За плату они готовы были посидеть с гостем, поболтать или послушать. Цены разнились, качество тоже, но цель везде преследовалась одна: удовольствие для посетителя, деньги для заведения.
Теперь Линк Бартлетт и Орланда прильнули друг к другу еще теснее, они скорее не танцевали, а покачивались, и ее голова невесомо покоилась у него на груди. Одна рука нежно касалась его плеча, а другая, такая прохладная, лежала в его руке. Он приобнимал ее, держа за талию. Его тепло отдавалось глубоко внизу живота, пальцы почти неосознанно ласкали сзади его шею, и она в такт музыке приникла к нему чуть ближе. И ноги, и все тело устремлялись за ним. Почти сразу она ощутила его восставшую и выросшую плоть.
«Как вести себя сегодня? – мечтательно гадала она. – Такой чудный вечер, и все было так хорошо. Да или нет? О, как я хочу…»
Казалось, тело живет уже своей жизнью, прижимаясь к нему еще плотнее: спина чуть изгибается, низ живота подается вперед. И захлестывает жаркая волна.
«Надо умерить пыл», – подумала она. И, сделав над собой усилие, отпрянула.
Бартлетт почувствовал, что она уже не с ним. Рука все так же оставалась на ее талии, и он притянул ее к себе, и ладонь не ощутила нижнего белья – только тело. «Как необычно. Только плоть под легким шифоном… а тепла больше, чем просто от плоти. Господи!»
