– И не плачут?
– Всегда плачут. Но плакать – это обычное занятие девушки.
– Но не для тебя.
Она вздохнула и положила ладонь ему на руку.
– Я свое получила. Но с тобой я забываю все свои прежние слезы. – Внезапный взрыв смеха заставил их поднять голову. Четверо японских бизнесменов сидели, ссутулившись, с шестью девицами. Стол был заставлен напитками, а им несли еще. – Я так счастлива, что мне не нужно… не нужно прислуживать японцам, – просто сказала она. – Я благословляю судьбу за это. Но они больше всех тратят денег, Линк. Гораздо больше, чем любые другие туристы. Они тратят даже больше, чем шанхайцы, поэтому перед ними стелются, хотя ненавидят их, и они это знают. Им, похоже, наплевать на то, что за деньги не купишь ничего, кроме притворства, сколько ни потрать. Наверное, они это знают, они умные, очень умные. У них, конечно, совершенно другое отношение к постельным утехам и к «ночным бабочкам», не такое, как у других. – Донесся еще один взрыв хохота. – Китайцы называют их лан синь гоу фей. На мандарине это дословно значит «сердце волка, легкие собаки», то есть «бессовестные».
– Бессмыслица какая-то, – нахмурился он.
– О нет, смысл в этом есть! Видишь ли, китайцы могут приготовить и съесть любую часть рыбы, птицы или животного – все, кроме сердца волка и легких собаки. Это единственные две вещи, которым не придать приятного вкуса: от них всегда идет вонь, что с ними ни делай. – Она оглянулась на тот столик. – Для китайцев лан синь гоу фей – это японцы. А также деньги. У денег тоже нет совести. – Она улыбнулась странной улыбкой и отпила ликера. – Теперь многие мама-сан и владельцы заведений дают девушкам аванс, чтобы помочь выучить японский. Ведь чтобы развлекать, нужно общаться, верно?
Мимо пропорхнула еще одна стайка девушек, и Орланда заметила, как они посмотрели на Бартлетта, что-то соображая, потом на нее, и отвернулись. Орланда понимала, они презирают ее за то, что она евразийка и пришла с гуйлао. Девушки присели еще за один столик. Посетителей в клубе стало прибавляться.
– Которую тебе хочется? – спросила она.
– Что?
Он сказал это с таким изумлением, что она даже засмеялась.
– О, да ладно, Линк Бартлетт, я видела, как у тебя глаза разбежались. Раз…
– Прекрати, Орланда! – Ему было неудобно, и в голосе неожиданно появилась жесткость. – В таком месте невозможно ни на что не обращать внимания.
– Конечно, поэтому я и предложила пойти сюда, – тут же промолвила она, стараясь, чтобы улыбка не сходила с лица. Реагировала она на все очень быстро, и ее рука снова нежно коснулась его колена. – Я выбрала это место, чтобы ты мог насмотреться вдоволь. – Она щелкнула пальцами. Мгновенно появился метрдотель, который вежливо встал на колени возле их низкого столика. – Дайте вашу карту, – повелительно сказала она по-шанхайски, а сама чуть не падала в обморок от искусно скрываемого страха.
Мужчина тут же протянул нечто вроде театральной программки.
– Оставьте свой фонарик. Я позову, когда вы понадобитесь.
Метрдотель отошел. Она, как конспиратор, придвинулась ближе. Их ноги теперь соприкасались. Одной рукой Линк обнял ее. Она направила луч фонарика на «программку». В ней были снимки двадцати-тридцати девушек. Под каждой фотографией шли ряды иероглифов.
– Сегодня здесь будут не все из этих девушек, но если тебе кто-то из них понравится, мы вызовем ее сюда.
Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза:
– Ты что, серьезно?
– Абсолютно серьезно, Линк. Тебе не стоит волноваться: если после встречи и разговора с ней она тебе понравится, я обо всем договорюсь.
– Я не хочу никого из них, я хочу тебя.
– Да. Да, я знаю, мой дорогой, и… но сегодня, уж пожалуйста, потерпи меня. Поиграй в небольшую игру, разреши мне сотворить твой вечер.
– Господи, ты просто что-то!
– А ты – самый чудесный мужчина из всех, кого я знаю. И я хочу, чтобы твой вечер прошел отлично. Я не могу сейчас отдать тебе себя, хотя и желаю этого всем сердцем, поэтому мы найдем временную замену. Что скажешь?
Бартлетт по-прежнему смотрел на нее. Он допил рюмку, даже не почувствовав вкуса. Из ниоткуда появилась еще одна. Он опорожнил наполовину и эту.
Орланда понимала, что рискует, но ей казалось, что в любом случае она сумеет привлечь его к себе еще больше. Если он согласится, то будет признателен ей за восхитительный вечер, вечер, какого никогда в жизни не предложила бы ему ни Кейси, ни любая другая женщина-гуйлао. Если откажется, то все равно будет признателен – за великодушие.
– Линк, это Азия. Секс здесь – это не англосаксонский сложный и непонятный ритуал, который оставляет чувство вины. Это удовольствие, которого стремятся отведать, как вкусной еды или отличного вина. Что для мужчины, для настоящего мужчины, ночь с одной из этих Дам для Удовольствий? Миг наслаждения. Приятное воспоминание. И больше ничего. Какое это имеет отношение к любви, к настоящей любви? Никакого. Я же не на одну ночь, и меня нельзя нанять. Я ощутила твой ян… Нет, пожалуйста, Линк, – тут же добавила она, увидев, как он взвился. – Нам нельзя лгать друг другу о том, что связано с ян и инь, или что-то придумывать – это разрушит нас. Я ощутила тебя и исполнилась радости. А ты почувствовал меня? Ты сильный, и ты мужчина, ян, а я – женщина, инь, и когда тихо играет музыка и… О, Линк. – Она обвила его руку своей и умоляюще посмотрела на него снизу вверх. – Я прошу тебя, не надо связывать себя этой англо-американской чепухой. Это Азия, и я… я хочу быть для тебя всем, чем может быть женщина.
– Господи, неужели ты на самом деле так думаешь?
– Конечно. Клянусь Мадонной, я хотела бы быть всем, что ты можешь пожелать в женщине. Всем. И я клянусь также, что, когда стану старой и нежеланной для тебя, позабочусь, чтобы эта часть твоей жизни оставалась радостной, открытой, свободной. Все, о чем я прошу, – это быть тайтай, быть частью твоей жизни.
Орланда коснулась его легким поцелуем. И тут заметила, как он вдруг переменился. Она увидела благоговение и беззащитность и поняла, что победила. Ее захлестнуло ликование. «О Квиллан, ты гений, – хотелось закричать ей. – Я никогда не верила, действительно не верила, что твое предложение – как раз то, что надо, никогда не верила, что ты так мудр. О спасибо, спасибо тебе».
Но на лице у нее ничего этого не отразилось, и она терпеливо ждала, не двигаясь.
– Что значит тайтай? – хрипло спросил он.
Тайтай значит «верховный из верховных», «жена». По древнему китайскому обычаю, в доме главной была жена, вся власть принадлежала ей.
– Это значит быть частью твоей жизни, – тихо проговорила она, а внутри все кричало: будь осторожна!
Она снова ждала. Бартлетт нагнулся, и она почувствовала его губы на своих губах. Но поцелуй был уже другой, и она поняла, что с этого момента их отношения перешли в другую плоскость. Ее волнение росло. Она нарушила очарование.
