«Господи, Кейси, – сказал он, расплывшись в улыбке, – я словно вернулся во времена Корейской войны и снова летаю на самолетах „эр энд эр“. Все так же: двадцать баксов – и ты кум королю!»
В тот вечер Джанелли позвонил около десяти и спросил, не хочет ли она перекусить на ночь вместе с ним и остальным экипажем в «Ройял Нэдэрландз». Когда раздался звонок, у нее аж сердце сжалось: она подумала, что это Линк. А когда выяснилось, что это не он, стала уверять, что у нее еще много работы, но с удовольствием позволила уговорить себя. Придя туда и заказав двойную порцию яичницы с беконом, тост и кофе, она поняла, что ничего этого не хочет.
«В знак протеста. Протеста против Азии, Гонконга, Джоанны и Орланды. О господи, лучше бы я никогда не интересовалась Азией, никогда не предлагала Линку сделать компанию международной.
Ну и зачем ты это сделала?
Потому что это единственный путь для американского бизнеса, единственный, и единственный путь для „Пар-Кон“. Экспорт. Мультинациональная компания, работающая на экспорт. Азия же самый большой, самый богатый и нетронутый рынок на земле, и нынешний век – век Азии. Да. И осуществят этот замысел данроссы и горнты – если будут работать с нами, – потому что за нашей спиной величайшая рыночная экономика в мире, все средства, технологии, развитие и опыт.
Но почему ты с таким энтузиазмом отправилась в Гонконг?
Чтобы получить свои „отвальные“ и скоротать время до дня своего рождения – когда кончатся условленные семь лет.
Если так пойдет и дальше, – объявила она себе, – у тебя скоро не будет ни работы, ни будущего, ни Линка, который должен сказать „да“ или „нет“».
Кейси глубоко вздохнула. Чуть раньше она ходила в люкс, чтобы оставить Бартлетту груду телексов и писем на подпись с запиской: «Надеюсь, ты хорошо провел время». Вернувшись после позднего ужина, она снова сходила в люкс и забрала все, что оставляла.
– На самом деле ты завелась так из-за Орланды. Не обманывай себя, – вслух проговорила она.
«Ничего, завтра будет новый день. Убрать Орланду ничего не стоит», – мрачно решила она, и теперь, когда враг был обозначен, стало легче.
Внимание привлекла потрепанная книга Питера Марлоу в мягкой обложке. Взяв ее, Кейси взбила подушки поудобнее и начала читать. Страницу за страницей. И тут зазвонил телефон. Она настолько погрузилась в чтение, что подскочила от неожиданности, и счастье вдруг затопило ее широким потоком.
– Привет, Линк, хорошо ли ты провел время?
– Кейси, это Питер Марлоу. Страшно неудобно звонить так поздно, но я спрашивал, и коридорный сказал, что у вас еще горит свет. Надеюсь, не разбудил?
– О… о нет, Питер. – Кейси была так разочарована, что ей сделалось плохо. – Что случилось?
– Извините, что так поздно, но тут в некотором смысле чрезвычайная ситуация. Мне нужно ехать в больницу, и я… вы сказали позвонить. Я на…
– Что случилось? – Кейси уже полностью переключилась.
– Не знаю. Они лишь спросили, не мог бы я немедленно приехать. Я почему звоню вам: насчет детей. К ним будет заглядывать коридорный, но я хотел оставить им записку с номером вашего телефона на случай, если они проснутся, – чтобы они могли позвонить, так сказать, человеку, которого знают в лицо. Вчера, когда мы встретились в фойе, они обе сказали, что вы выглядите потрясающе. Скорее всего, они не проснутся, но просто на всякий случай. Можно они позвонят вам? Я прошу про…
– Конечно. А лучше давайте-ка я подойду прямо сейчас?
– О нет, у меня и в мыслях такого не было. Если вы…
– Я не сплю, и до вас два шага. Ничего страшного, Питер, я иду. Так что вы просто езжайте в больницу.
Ей потребовалась всего минута, чтобы натянуть брюки, блузку и кашемировый свитер. Не успела она нажать кнопку лифта, как уже появился Ночной Сун – с вытаращенными глазами и вопросительным выражением на лице. Она не стала ничего говорить.
Внизу она прошла через фойе, выскочила на Натан-роуд, пересекла отходящую от нее улочку и вступила в холл пристройки к отелю. Там ее поджидал Питер Марлоу.
– Это мисс Чолок, – торопливо пояснил он ночному портье-евразийцу. – Она побудет с детьми, пока я не вернусь.
– Да, сэр, – проговорил тот, тоже широко раскрыв глаза. – Бой проводит вас наверх, мисс.
– Надеюсь, все будет в порядке, Питер…
Но Марлоу уже вылетел из крутящихся дверей и пытался остановить такси.
Квартирка на шестом этаже была небольшая, дверь приоткрыта. Коридорный, Ночной По, пожал плечами и ушел, бормоча под нос ругательства в адрес варваров… Можно подумать, он не присмотрит за двумя спящими детьми, которые каждый вечер играют с ним в прятки.
Кейси закрыла за собой дверь и заглянула во вторую крошечную спальню. Дети крепко спали на двухъярусной кровати: Джейн, младшая, – наверху, Александра – внизу. Душа так и потянулась к ним. Светленькие, взъерошенные, как ангелочки, ручонки крепко сжимают плюшевых медведей.
«О, как бы мне хотелось детей, – подумала она. – Детей от Линка. Хотелось бы? А все эти пеленки, бессонные ночи, сидение взаперти и никакой свободы?
Не знаю. Думаю, да. О да, ради двух таких, как эти, да».
Кейси не знала, укрыть их или нет. Было тепло, поэтому она решила ничего не делать, чтобы не разбудить. В холодильнике нашлась бутылка воды, которая взбодрила ее и успокоила колотящееся сердце. Она уселась в покойное кресло. Посидев просто так, вынула из сумочки книгу Питера и снова принялась за чтение.
Через два часа он вернулся. Кейси и не заметила, как пролетело время.
– О, – воскликнула она, напуганная выражением его лица. – Она потеряла ребенка?
Он хмуро кивнул.
– Извините, что я так долго. Хотите чашку чая?
– Да, конечно, послушайте, Питер, давайте я сде…
– Нет. Нет, благодарю вас. Я знаю, где все лежит. Извините, что доставил столько хлопот.
– Какие это хлопоты? Но у нее все хорошо? У Флер?
– Они… они считают, что да. Это все результат желудочных колик на фоне брюшного тифа. Говорить еще рано, но реальной угрозы нет, так они сказали. Выкидыш, сказали они, это всегда тяжело, как физически, так и эмоционально.
– Я вам искренне соболезную.
Он посмотрел на нее в ответ, и она увидела лицо сильного, бывалого человека.
– Не беспокойтесь, Кейси, с Флер все в порядке, – промолвил он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Японцы… японцы считают, что все формируется после рождения, пока не пройдет тридцать дней. Тридцать дней для мальчика и тридцать один для девочки. Еще ничего нет: ни души, ни характера, ни личности… До той поры это не человек. – Он повернулся в крохотной кухне, поставил на огонь чайник, стараясь, чтобы его голос звучал убедительно. – Лучше… лучше всего верить, что это так, правда? Ведь не может быть ничего, кроме… чего-то неодушевленного. Пока не пройдет тридцать с лишним дней после рождения, человека как личности еще нет, и если думать подобным образом, не так тяжело. Для матери это все равно ужасно, но не настолько. Извините, я несу какую-то бессмыслицу.
