Я окончательно потеряла нить разговора.
— Светлана, объясните подробно, какая девушка, куда пропала? Что за крокодил?
Студентка посмотрела на пустую чашку, но рассказывать продолжила:
— Сегодня я «собака», но наниматели разные костюмы дают. И у метро, кроме меня, еще другие работают. В тот день там кто-то под аллигатора тусил. Кофеечку бы мне… Угостите еще?
— Конечно, — согласилась я.
— Сейчас сварю, — пообещал Кирилл, который внимательно слушал нас, облокотясь о стойку.
— Дайте еще пирожков и пирожных, — попросила я, — очень они у вас вкусные.
— Ой везуха ко мне сегодня табуном скачет! — обрадовалась Светлана. — Новый год прямо!
— Так о какой девушке вы вели речь? — остановила я ликование студентки.
Та откашлялась.
— Она, наверное, школьница еще. Платье у нее голубое, короткое, подъюбник тюлевый большой. Понимаете, о чем я? Ладно, лучше нарисую. Кирилл, дайте что-нибудь типа карандаша.
Глава 28
Капотов принес блокнот и шариковую ручку. Светлана начала выводить на бумаге изображение.
— Вы умудрились парой штрихов сделать лицо живым! — восхитилась я. — Вам надо художницей стать.
— Нет, на картинах много не заработаешь, — деловито заметила студентка, — хочу в фэшн-бизнес, там деньги чумовые. Учусь в техникуме, стану классной швеей. Две девочки из прошлогоднего выпуска шикарно за границей устроились. Одна у Армани работает, другая в фирме «Миу Миу». Я тоже хочу уехать подальше отсюда. Вот, смотрите, как девушка выглядела. Я ее впервые у кафе, где гадала, увидела. Когда Шлыкова из зала выгнали и он у окна снаружи стоял, вдруг появилась эта девушка. Без верхней одежды, на шпильках! Март на улице, холодень, снег сыплет, а она стоит. Я Володе сказала: «Глянь, мужик, который хулиганил, не уходит. И прохожая какая-то странная, почти голая». Бармен ко мне подошел: «Сейчас мы дурака так шуганем, вообще дорогу сюда навсегда забудет. Ну ты и сказала, «голая»… Она же в платье». «Если человек на морозе без пальто, то он раздет, — возразила я. — Может, «Скорую» вызвать? Сумасшедшая, наверное, из психушки удрала». Шлыков тоже странную прохожую заметил, уставился на нее, аж рот приоткрыл. Лицо у него такое стало — не описать словами. Понятно было: он насмерть испугался. Володя продолжил: «Может, и правда она тю-тю, холода не чувствует?» Когда бармен опять заговорил, я на него глянула, затем снова в окно посмотрела. А девушки уже нет! Сколько времени я ее не видела, пару секунд? И что, под землю она провалилась? Володька тоже удивился. Вот она какая была…
Я взяла протянутый мне листок. Я вовсе не льстила собеседнице, когда советовала ей учиться на художницу. У будущей швеи определенно есть талант рисовальщицы. На бумаге была изображена юная особа лет пятнадцати-шестнадцати. Прическа у нее не модная, сейчас у школьниц другие стрижки, платье самое обычное — бюстье с пышной юбкой, из-под которой торчит вторая, тюлевая, туфли, сумочка. Да уж, с голыми плечами и полуобнаженным бюстом холодно в марте по улице разгуливать.
— И самое интересное, что сегодня я ее опять заметила, — сказала Светлана.
— Ту особу, которая без верхней одежды стояла у кафе, откуда Шлыкова выгнали? — уточнила я.
— Угу, — пробормотала Света. — Смешно, но она в том же платье рассекала, как тогда под метелью. И с той же сумкой кретинской. Где она ее откопала? Хотя… Мама моя такую сто лет таскала. Купила ее фиг знает когда и все носила, не выбрасывала. Я не выдержала, взяла да ей на свои сбережения новую модную привезла из Москвы. Сказала: «Мамуська, выкинь старую жуть. Сразу понятно, что авоське триста лет, давно таких не делают». А она мне в ответ: «Спасибо, доча, за подарок, но прежнюю сумочку не выброшу. Я на нее долго копила, еле-еле денег насобирала, дорогая очень. Прямо во сне ее видела, мечтала о ней. У всех тогда такие были, а у меня нет. До сих пор обожаю эту сумку». Может, девчонка у матери барахло берет? Точно она ку-ку. — Светлана повертела пальцем у виска. — На всю голову больная. И сегодня эта психованная так же пропала. Стояла, на Шлыкова смотрела, тот ее увидел…
— Где стояла? — занервничала я. — На Шлыкова смотрела? Света, вы о событиях марта опять вспомнили?
— Нет, — возразила девушка, — я про сегодня говорю. Ведь как все было-то! Я «собакой» у метро прыгаю, а навстречу мне архивный босс спешит. Сразу Шлыкова узнала, подумала: «Хорошо, что я в этом костюме, он на меня не набросится». Хотя я в кафе цыганкой наряженная сидела: парик, тон темный на лице, помада бордовая. Никак меня, если в своем обычном виде буду, не вычислить. А сегодня на мне прикид собаки был. Но!.. Умом-то я понимала, что дурак меня не тронет, а все равно разволновалась. Андрей Николаевич прямо ко мне пер, напролом, ледоколом по Красной площади.
— Тебе книги писать надо, — подал голос Кирилл, — лихие обороты загибаешь. Ишь ты, «ледоколом по Красной площади». Не каждый такое придумает.
Но Света, не отреагировав на замечание Капотова, продолжала:
— Показалось на секунду, что идиот сейчас мне наподдаст, и я струхнула. Какая на улице-то защита? Нет дураков из-за чужой девки с сумасшедшим связываться. Но заведующий архивом мимо проскакал. Я обернулась, гляжу — Шлыков у будки с мороженым стоит, головой вертит, кого-то выискивает. Потом замер, глазами вдаль уперся. И я туда же посмотрела. А там девушка! Та самая, из месяца марта! В той же одежде! Туфли и сумка прежние, и прическа, и макияж.
— Где она находилась? — перебила я.
Света почесала нос.
— У ларька с проездными. Вот я удивилась! Шлыков и девчонка друг на друга уставились. Тут меня кто-то толкнул, я на секунду отвернулась, и все, пропала она. Хотя на сей раз ничего странного нет, у подземки всегда толпа, в ней легко скрыться. Шлыков сгорбился, обернулся и как бросится на меня… Схватил за руку, закричал. В общем, повезло мне как утопленнице, два раза с кретином дралась.
Я повторила:
— Вы работали цыганкой в кафе, дали историку записку, тот разозлился, повел себя грубо, его выставили из зала. А на улице была девушка без пальто, в вечернем платье. Так?
— Верно, — кивнула собеседница.
— Сегодня та же особа, одетая, как в марте, прогуливалась у метро. Шлыков бросился к ней, но девица испарилась. Андрей Николаевич налетел на вас.
— Ага, — согласилась Света.
— О каком «крокодиле» вы говорили? — не успокаивалась я.
Студентка схватила эклер.
— Я постоянно у метро работаю. И там еще другие ростовые фигуры тусят. Пару раз они на моих глазах к Шлыкову приматывались, флаеры ему совали. А он орать начинал. «Крокодил» мне особенно запомнился, потому что дядька из архива в него камнем швырнул, хорошо, что ни в кого не попал. Вот думаю: может, он на меня сегодня окрысился, потому что я «собакой» выступала, а Шлыков рекламщиков ненавидит? Говорю же, он псих. Лечиться ему надо. Чего он тогда в кафе взвился, когда записку про Иосифа увидел? Ничего плохого в бумажке не было, только как Иосиф брата любит, и что Шлыкову с ним тоже помириться надо. Мне вот имя Иосиф очень понравилось, впервые его тогда узнала. Красивое очень.
