— Пойдем… — Я направилась к двери на улицу. Если мы будем во дворе, Макс вряд ли сможет нас услышать.
Пашка бросил прощальный взгляд на недописанную фразу, сунул баллончик в карман и потопал за мной.
На улице было сумрачно. День только-только разгорался, в небе таяли последние звезды, облаков не видно, а значит, сегодня будет солнечный день. Может быть, даже подогреет. Пока же было холодно. Стылый, слежавшийся за ночь воздух с готовностью стал пробираться под куртку, ущипнул колени сквозь тонкие джинсы — ему тоже хотелось согреться.
— Если бы не вампиры, то производство чеснока в нашей стране загнулось бы. — Пашка с совершенно серьезным лицом пнул камешек. — Я все магазины обошел, только в одном раздобыл. Скупил все запасы — килограмм.
— Не густо, — согласилась я, кутаясь в куртку. — Можно попробовать еще святую воду.
— Пробовал, не помогает. — Пашка снова пнул камешек.
— Есть на ком тренироваться? — странно, но холод меня не бодрил.
— На крысах. — Камешки кончились. Колосов ссутулился и встал напротив. — Я тебя дождусь.
— Я никуда не уезжаю. — Сидя на лавочке, смотреть на Колосова было неудобно, приходилось задирать голову, поэтому я изучала грязные Пашкины джинсы. Прямо перед моими глазами было пятно от ручки.
— Я их всех уничтожу!
— Вакансия Ван Хельсинга не объявлена. — На коленке джинсов имелось земляное пятно, словно их владелец недавно упал, а отряхнуться забыл.
— Разберемся своими силами, без серебряных пуль. — Колосов упрямо набычился.
— Кажется, ты собирался совершить нечто обратное, — напомнила я.
— С этим тоже успеется, — решил не спорить Пашка.
Его ответ заставил меня поднять глаза. Не то чтобы вампиром стать так уж трудно. Если покопаться среди моих недоброжелателей, можно найти парочку милых созданий, с удовольствием удовлетворивших бы желание Колосова по преображению. Он хотел стать вампиром, чтобы доказать мне, что может быть лучше Макса. Хотя слово «лучше» здесь не подходит. К Максу никакие сравнения не подходят. Он такой один.
— Еще, говорят, хорошо помогает приворот, — доложил Колосов.
— Кого к кому?
Пашка поднял руку, но, не дотянувшись до моей головы, опустил ее.
— Любой колдун может сделать, чтобы ты в меня влюбилась.
— И кто же у нас такой умный, что советы раздает? — Я с опаской следила за его движениями. Вот только пускай попробует что-нибудь у меня взять. Тоже колдун нашелся! — Шел бы ты в школу.
— Ходят слухи, что ты уже половину экзаменов сдала экстерном. — Колосов обрушивал на меня с высоты своего роста всю печаль и тоску, что накопилась у него на душе. — Он тебя увозит?
Половину экзаменов? По-честному? Обманщик!
— Будешь висеть над душой, уеду, не дожидаясь последних экзаменов.
— Гурьева, ты хоть представляешь, что делаешь?
— Я не виновата, что Жанну д'Арк сожгли. — Теперь я смотрела на стоптанные Пашкины ботинки. Грязные, давно не чищенные. Тоже мне, кавалер! — Мои люди были на подходе, но не успели. А Джордано Бруно сам оказался дураком. Гумилев и Мандельштам не на моей совести.
Пашка отвернулся.
— Порой мне кажется, что тебя подменили, — сообщил он кустам напротив. — Раньше ты была другой.
— По народным поверьям, девушку, выходящую замуж, оплакивали как умершую.
— Ты собралась замуж?
— Дурак!
Как еще ему объяснить, что влюбленный человек похож на невлюбленного, как пенек на зеленую березку?
— Ты тоже раньше шутки лучше понимал, — вздохнула я.
Запищала подъездная дверь, и во двор вышел папа. Мой милый, добрый, спокойный папа. Повышенной эмоциональностью я пошла в маму, не в папу. Увидев его, я подпрыгнула на лавке. Сначала от страха, что придется как-то объяснять свое утреннее сидение во дворе, а потом от радости — можно наконец прервать этот ненужный разговор. И уже в-третьих, я поняла, что спасена еще и по другому поводу. Папа посмотрел на меня, сунул руку в карман.
— Хлеб кончился, — сообщил он. — И к чаю надо что-нибудь купить.
— А работа?
— У меня обед, — на пальце у папы болтались ключи. — Чайник поставь.
Чайник у Макса. Так же как и моя разбитая чашка.
— Здравствуй, Павел, — кивнул папа Колосову.
— Поставлю обязательно! — заторопилась я, перебивая папу, боясь, как бы он не зазвал Колосова к нам домой на пряники. — А ты, Пашка, иди. Es klingelt!
[10]
— Чего? — напрягся Колосов. Наверное, его предки были партизанами в Брянских лесах — на мой вариант немецкой речи он среагировал как-то странно.
— Потом поговорим, мне лекарство пить пора. — Я зажала ключи в кулаке. Острые бородки приятно укололи ладонь.
— Значит, на тренировку не пойдешь? — с упрямством, достойным осла, повторил Колосов. — Или твой тебя никуда не пускает?
Я направилась к подъезду. С Пашкой все понятно. Он теперь может часами оскорблять меня, доказывая, какой я стала отвратительной. Для него любой мой поступок будет плох, пока я с Максом. И сделать тут я ничего не могу.
Или могу? Из подручных средств есть только сабля, которой я с удовольствием настучала бы по упрямой Пашкиной башке. Но сил у меня на такой подвиг нет.
Я поднялась к лифтам. Было тихо. И сердце мое молчало. Макс ушел? Обиделся?
Ладно, потом.
Ключи с какой-то особенной восторженностью крякнули в замке. Словно лишний раз подчеркивали свою нужность. А может, они вовсе и не нужны были. Не выйди папа, я бы постояла на улице и вернулась к Максу. К его большой радости.
Квартира встретила меня знакомыми шорохами, запахами, поскрипыванием пола, бормотанием телевизора за стенкой, в соседской квартире.
— Белка! — в первую очередь позвала я. Если я крысу не покормлю, Маркелова меня сама съест. — Зверь!
Вроде где-то зашуршали газетой. Что-то щелкнуло, словно выключился закипевший чайник.
Чайник?
— Крыса, ты где?
В моей комнате было прибрано, постель заправлена, тапочки аккуратно стояли около стола. Стопка учебников, Леркины тетрадки…
— Белла!
Шуршание повторилось. Я заглянула на кухню. По полу мне навстречу двигалась газета. Уверенно так топала, перебирая маленькими крысиными лапками.
— Чик-трак, домик отрывается… — подняла я шуршащую бумагу за топорщившийся край. Крыса на мгновение повернула ко мне острую мордочку, дернула усиками и бросилась под стол. — Одичала за день, что ли? — полезла я следом за ней. Но далеко не ушла. — перед моими глазами мелькнуло что-то знакомое. Я медленно подняла голову. Рыбки, белые. Одна плывет в одну сторону по синему фону, другая в обратную. Чашка стояла на столе. Я схватила ее в руки. Ни щелочки, ни зазоринки. Целая. Не склеенная. Только из магазина — внутри болтаются бумажные чешуйки.
