Таким образом комната, как и стол, делилась на две части — сталинско-кабинетную, с книгами и диваном, и легкомысленно-житейскую, с печкой и вазочками.
…Странное место. И странный приём!..
Вошла девушка, установила поднос на ту половину стола, где следовало жить светской жизнь, и снова пригласила:
— Садитесь!
Кофе был в турке, и пахло от него правильно — крепко и упоительно. Запах кофе для Макса был одним из важных жизненных удовольствий. Когда становилось невозможно пить — начинала болеть голова и молотило в висках, — Макс просто нюхал кофе. Чашки тоже были правильные, ну, почти правильные. Конечно, неплохо, если бы они оказались поменьше, но и такие сойдут. Сахар был колотый, не песок.
Тут Макс окончательно развеселился.
— Вам с молоком? — приветливо спросила девушка.
— Нет, нет.
Осторожно, стараясь не взболтать, она налила глоток кофе и подала ему. Он взял. Ему хотелось улыбаться.
Они пригубили из своих чашек и посмотрели друг на друга.
— Между прочим, вот этот ковёр, — Макс показал какой именно, — совершенно особенный.
Она вытянула шею и посмотрела.
— Почему особенный? Он просто самый старый.
— Старый, — согласился Макс. — Это старый иранский ковёр из мечети.
— Из… мечети?
— Это можно понять по узору. И по цвету. Ему лет двести, да? Ну, двести тридцать!
Девушка недоверчиво посмотрела на Макса, а потом на свой ковёр.
— Я не знаю, — сказала она. — Это дедушкин. Он говорил, что турецкий.
— Нет, нет, иранский.
— Как интересно! — Она улыбнулась. — Сразу разглядели! Вы разбираетесь в коврах?
— Я немного понимаю в прикладном искусстве.
Она кивнула, словно принимая объяснение, и ещё отпила из чашки.
— Хорошо, — сказала она, словно подводя черту. — Давайте я посмотрю и скажу, когда успею.
— Что посмотрите? — уточнил он.
Она удивилась.
— Вашу работу!
Он окончательно развеселился:
— Мою работу?..
…Нет, он понимал, конечно, что она принимает его за кого-то другого, но так забавно было ставить её в тупик и наблюдать, как она начинает волноваться.
Если бы она не была такой красивой, в этом не было бы ничего забавного!..
— Вам же нужен перевод, да? — спросила она и покраснела. — Вам нужно перевести работу?
— Нет, — сказал он. — Не нужно.
— Подождите, подождите. — Она и впрямь заволновалась. — Вы кто? Зачем вы пришли?
— Меня зовут Макс Шейнерман, и я пришёл к Елизавете Хвостовой.
— Я и есть Елизавета Хвостова!.. Но если вам не нужен перевод…
— Мне нужна книга.
— Какая книга? — Она смотрела на него почти умоляюще.
…Он давным-давно так не развлекался. Ощущение было школьное, лёгкое — он просто болтает с девушкой, ему нравится с ней болтать, у него есть на это ещё немного времени, прежде чем начнётся работа — он ведь на самом деле не просто так пришёл, и книга интересует его меньше всего.
— Нет, подождите, объясните, — продолжала она. — Что вы хотите?
— Вы взяли в библиотеке книгу Виктора Мизиано «Пять лекций о кураторстве». Помните? И до сих пор не вернули. Она нужна мне для работы. Вот я и пришёл. За книгой.
…В одном этом выражении — «я пришёл за книгой» — была гимназическая прелесть, чудный предлог, как в старом романе.
— Господи, — сказала Елизавета Хвостова растерянно. — Я ничего не поняла! Извините меня!
— Что вы, что вы.
— «Пять лекций», да, конечно. Сейчас…
Она поднялась и почти бегом помчалась на «сталинскую половину» к шкафу. Макс смотрел на неё.
У неё были волосы до плеч, светлые и лёгкие. На концах они завивались в разные стороны и казались светлее, чем на макушке. Полные, словно постоянно улыбающиеся губы и чётко очерченные скандинавские скулы. Вся она была лёгонькая, но очень соразмерная, с хорошо вылепленной грудью и прочими округлостями именно там, где надо. Самым замечательным было то, что красота её существовала как будто отдельно от неё, она не обращала на неё никакого внимания.
Как правило, девушки, знающие о том, что красивы, озабочены тем, чтобы «подать себя», «произвести впечатление», им не всё равно, как сидеть, как двигаться, как смеяться. Они всё время помнят о том, как выглядят со стороны. С этой самой «стороны» они всегда должны выглядеть превосходно! Они и волосы поправляют не потому, что они им мешают, а для того, чтобы продемонстрировать красоту — на манер породистой собаки на ринге, которую научили стоять особым образом, чтоб судьям была видна их, собачья, красота!..
Елизавета Хвостова ни о чём таком не заботилась. Она искала в шкафу книгу.
— Я, знаете, её так и не осилила, — говорила она из-за стекла. — Попыталась, и… нет. Мне Пётр Сергеевич, директор библиотеки, так и сказал.
— Сказал, что не осилите?
— Ну да. Он говорил, что такие книги, как эта или, например, «Осень Средневековья», без подготовки нельзя читать. «Осень» я тоже у него просила… Где ж она?.. Уф, вот, нашла!
И она вынырнула из шкафа с серой книжкой в мягкой обложке.
— Вы меня извините! Я давно в библиотеке не появлялась, мне нужно было перевод сдавать, а потом у них директор умер, и я… В общем, не ходила.
— Что вы переводите?
— Разное!.. Что попросят. Всякие сложные инструкции, иногда документы. Студентам курсовые делаю. У нас есть филологический факультет, там английский и французский преподают, а студенты всегда ленятся сами курсовые писать. Статьи из журналов часто заказывают, школьной лексики не хватает!.. Я и подумала, что вам нужен перевод!
— Вы работаете переводчиком? — Макс не очень представлял себе, как именно можно работать переводчиком в Тамбове.
— Не-ет. — Она удивилась. — Я так подрабатываю. Дома и в картинной галерее! А работаю на телевидении редактором.
…Переводчик, редактор, книга по музейному кураторству, картинная галерея. Нужно перестать забавляться и начинать думать всерьёз.
— Я тогда скажу в библиотеке, что книгу вам отдала, хорошо? А то они с меня спрашивать будут, там у них строго!..
Она вдруг смутилась, и Макс понял, в чём дело.
— Максим Шейнерман, — представился он ещё раз. — Искусствовед.
Елизавета посмотрела на него. Он улыбался, но почему-то ей показалось, что он насторожен или даже рассержен. Только что он был совсем другим.
— Максим Шейнерман, — повторила она медленно, вспоминая. — Да, сейчас… Подождите, у вас же тоже есть книга! Правильно? «Весёлый новый век» о мирискусниках!
