— Два дня криком кричит, — переводила про себя Джахан. — Не ест. Вчера воды попил с сахаром, а сегодня не пил. Огнём горит. Лесной дух вселил в него болезнь. Я к матери его повезла в деревню через перевал. А на перевале баловался кто-то. Из поджиги стрельнул, близко. Лошадь смирная, а тут испугалась, шарахнулась. А у меня ребёнок за спиной привязан. Я её удерживать, а тут опять стрельнули. И не помолилась я на перевале, ленточку не повязала! Не попросила разрешения дальше идти. А на другой день он заболел.
Джахан взяла у неё из рук потного, извивающегося ребёнка, положила на деревянные доски стола и стала разворачивать. Ребёнок кричал и выгибал спину.
— Соседи сказали, ты лучшая лекарка. На тебя вся надежда. Поговори с духами, попроси, чтобы простили моего сына, не виноват он, я виновата, я возле бурхана не остановилась!.. Соседи сказали, ты единственная, кто ещё умеет с духами разговаривать.
Женщины на лавках загомонили и закивали, подтверждая: Джахан — последняя надежда.
Ребёнок был завернут в несколько одеял, изнемогал от жара, и первым делом его следовало напоить.
— Только не говори, что в больницу надо, — продолжала мать, и слёзы вдруг полились у неё из глаз. — Как туда попасть, в больницу? Самая распутица, и муж на лодке на промысел ушёл. Свекровь сказала, живым из больницы сын не вернётся. Не разрешает она в больницу. Поговори с духами, лекарка. Мы в долгу не останемся, только умоли их!.. Чтоб болезнь сына отпустила.
Ребёнок, освобождённый от одеял и изнемогший от крика, немного притих и теперь лишь обессиленно плакал, скулил, как щенок.
Джахан сняла со стены бубен — женщины в одну секунду как по команде затихли, и дети смолкли, стало слышно, как потрескивает, рассыпаясь, уголь в очаге, как булькает вода в алюминиевом чайнике.
Джахан закрыла глаза, тихонько потрясла бубном. Бубен зашелестел ей в ответ, и стало ещё тише. Младенец всхлипнул и опять заскулил:
— У-у-у, у-у-у…
Джахан равномерно трясла бубном, постепенно и очень медленно приближаясь к столу, на котором лежал младенец, по-особенному ставя ноги, как будто танцуя. Бубен бил всё громче. Джахан стала подпевать бубну, звук шёл даже не из горла, а как будто из глубины тела, низкий, утробный.
Приблизившись окончательно, Джахан стала бить в туго натянутую кожу бубна прямо над головой ребёнка. Время от времени она обводила бубном вокруг, и создавалось впечатление, что в полутьме аила за ним тянется огненный след.
Танец и пение оборвались неожиданно. Джахан замерла, и бубен у неё в руках замер.
— Уходите все, — по-алтайски сказала Джахан, не поворачиваясь. — И не возвращайтесь, пока не позову.
Дети кинулись к выходу, за ними женщины, дверь испуганно заскрипела, потом брякнул замок.
Джахан оглянулась. Никого.
Она аккуратно положила бубен, сказала ребёнку:
— Ты мой хороший, сейчас, сейчас…
И вытащила из огромного кованого сундука медицинский чемоданчик. Разложила чемоданчик на столе, выхватила стетоскоп и градусник.
Распеленав малыша окончательно и обнаружив на нём вполне современный памперс, Джахан хмыкнула себе под нос:
— В больницу, значит, нельзя, а памперс, значит, можно?..
Послушав лёгкие и сердце — везде было чисто, — она поставила малышу градусник, высыпала в бутылочку порошок, развела водой, закрутила соску и дала младенцу попить. Ребёнок жадно выпил воду с порошком, покраснел от натуги, собрался с силами и опять заорал. Джахан дала ему ещё воды.
— Прекрасно он пьёт, что вы мне говорите — не пил, не пил!.. — бормотала она себе под нос.
Она ощупала животик, проверила лимфатические узлы, разорвала стерильный пакет, плоской палочкой прижала язык и заглянула в горло.
— Вот ты какой молодец, — приговаривала Джахан, — вот ты какой большой хороший мальчик, тётя тебя в больницу не повезёт, тёте и без больницы всё ясно.
Младенец был упитанный, тяжёленький, весь в складочках и перетяжках, и пахло от него хорошо — детским тельцем и немного овчиной.
Джахан ловко и быстро обтёрла его губкой, предварительно налив в глиняную миску тёплой воды с уксусом, потом достала шприц и сделала укол.
Малыш, которому стало легче, больше не кричал и не скулил. Он израсходовал весь свой запас сил и почти засыпал, только время от времени распахивал тёмные узкие глаза, но сон одолевал его.
Джахан одела его в комбинезон и шерстяные одёжки, погладила по животу — он спал — и стала ликвидировать следы своей медицинской деятельности. Обёртки, пакеты и шприц она сунула в карман висевшего на стене тулупа — не забыть потом выбросить. Стетоскоп и градусник аккуратно вернула в чемоданчик, а чемоданчик в сундук. Для конспирации сверху на сундук она навалила тяжёлый тюрхан — одеяло из овечьей шерсти. Огляделась по сторонам — всё в порядке, — взяла бубен и тихонько им тряхнула.
Младенец длинно вздохнул и раскинул ручки.
Джахан ещё немного потрясла бубном.
— Всё выше, — напевала она себе под нос и отбивала такт, — и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ.
Допев куплет, она пристроила бубен на стену, послала ему воздушный поцелуй, сделала серьёзное и утомлённое лицо и распахнула дверь на улицу.
— Мой сын… не умер? — спросила мать.
Остальные женщины, толпившиеся у колодца, бросились к ним и замерли.
— Твой сын спит, — сказала Джахан по-русски. — Войди и забери его.
— Ты умолила духа перевала?
— Дух перевала не был на тебя обижен, — успокоила её Джахан. — Он видел, что мальчишки с патронами напугали твою лошадь. Наоборот, он проводил тебя и приглашает приходить ещё.
…Зря я это сказала. Духи никогда и никуда не приглашают людей, я же знаю.
Впрочем, никто не обратил на это внимания.
— Почему тогда мой сын горел и плакал? И не ел?
— У него зубы режутся, — объяснила Джахан. — У тебя первый ребёнок?
— Зубы? — переспросила молодая женщина, оглянулась на подруг, и все они разом заулыбались и закивали. — Свекровь сказала, что зубы не могут резаться так рано!
— Твой сын богатырь, — объявила Джахан. — И у него режутся зубы. Купи здесь, в посёлке в аптеке, специальное кольцо и давай ему пожевать, когда он станет капризничать. У него чешутся дёсны, а почесать их он не может.
— Свекровь сказала, что зубы должны появиться к лету…
— Возможно, у неё самой зубы должны появиться к лету! — перебила Джахан. — А у твоего сына они режутся сейчас, причём сразу два!..
Женщины засмеялись.
— Спасибо тебе, лекарка, — поклонилась мать. — Мы не останемся в долгу. Я привезу молодой баранины, сыру и четыре самые тонкие овечьи шкуры.
