К этому моменту фактически завершилась Гражданская война в Европейской России. Белое движение, активизировавшееся во время польского наступления, было разгромлено. Врангель покинул Крым.
Важным моментом этого периода стала деятельность Дзержинского по организации контроля над недавно освобожденными территориями на юге страны. Ситуация в Крыму была наиболее сложная. После отплытия белых войск барона Врангеля здесь оставалось большое количество бывших: офицеров, чиновников, а также представителей прежде привилегированных сословий. Неоднозначной была и криминальная ситуация. В Крыму помимо зеленого братства, остатков активных белогвардейцев, были и отряды махновцев. Также необходимо было учесть различные эпидемии, в т. ч. тиф. Всю эту ситуацию необходимо было решать.
Дзержинский в этих условиях видел выход в изоляции Крыма и проведении ряда фильтрационных мер. Изоляция Крыма могла предотвратить как выход из Крыма остатков махновцев, против которых в эти дни как раз предполагалось усиление репрессий
[1036], так и распространение эпидемий. Также это давало возможность провести фильтрацию населения от чуждых элементов.
16 ноября Дзержинский телеграфировал начальнику Особого отдела Юго-Западного и Южного фронта В. Н. Манцеву: «Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец. Поступайте с ними согласно данным Вам мною в Москве инструкциям. Будет величайшим несчастием Республики, если им удастся просочиться. Из Крыма не должен быть пропускаем никто из населения и красноармейцев. Все командированные должны быть сугубо контролированы. Примите самые энергичные меры и ежедневно докладывайте мне, что Вами предпринято и с каким результатом во исполнение данного приказа»
[1037].
Изоляция Крыма имела ряд последствий. Крым стал закрытой и плохо контролируемой из центра территорией. В закрытых территориях, естественно, также было более высокое социальное и политическое напряжение. Второй важный момент. Тот же Дзержинский говорил потом при встрече с одним из руководителей, заинтересовавшихся этой проблемой: «мы послали туда не тех людей». Он признал, что им и другими руководителями его ведомства была «совершена большая ошибка. Крым был основным гнездом белогвардейщины, и чтобы разорить это гнездо, мы послали туда товарищей с абсолютно чрезвычайными полномочиями. Но мы никак не могли подумать, что они ТАК используют эти полномочия».
Речь шла в данном случае не о Манцеве, которого не посылали в регион, и так там он находился на своем посту, а о делегировании Бела Куна и Р. С. Землячки
[1038]. Именно указанные деятели несли в значительной степени ответственность за последующий уровень репрессий в Крыму. Свою роль сыграл заместитель Манцева Е. Г. Евдокимов. Вместе с тем следует сразу обозначить, что террор шел не только сверху от делегированных в Крым советских деятелей, но и снизу, со стороны прежде всего местного армейского и матросского состава, а также чекистского руководства. На последний факт указывал Дзержинский в более поздней записке к И. С. Уншлихту. В ней он через несколько месяцев, ссылаясь на данные, полученные от нового председателя Крымской ЧК Розенгольца, писал, что в Крымской ЧК процветают уголовщина, пьянство и грабежи, и пока среди ее сотрудников преобладают деклассированные матросы, хулиганство не прекратится»
[1039]. В 1921 г. Дзержинский проведет чистку рядов причерноморских чекистов (см. следующую главу).
Очевидно, что к принятию насилия в Крыму были склонны и красноармейские массы. Обычно указывается только на большие потери красных войск при штурме Перекопа, озлобившие красноармейцев. Возможно, что это имело место. Однако, как минимум, не меньшее влияние оказала карательная практика белого движения последнего периода правления генерала Врангеля. Так, по воспоминаниям двух известных офицеров Дроздовской дивизии, дроздовцев Туркула и Кравченко, только одна эта дивизия расстреляла тысячу человек во время летне-осеннего наступления 1920 г. Расстреливали китайцев, расстреливали красных курсантов, матросов и т. д.
[1040] Помимо дроздовской дивизии схожую практику расстрелов реализовали марковцы, корниловцы, в меньшей степени алексеевцы. Были и казачьи расстрелы. Общий счет расстрелянных врангелевскими офицерами шел на тысячи. Заложниками их репутации стали позднее офицеры, которые остались в Крыму.
Количество расстрелянных лиц в Крыму сложно установить, можно говорить только о порядковых цифрах. Наибольшие цифры давал известный историк-эмигрант С. П. Мельгунов. Сразу следует отметить субъективность его исследований. По различным данным, в Советской России Мельгунов был подвергнут от 21 до 23 обыскам, при этом 5 раз он арестовывался, проведя в заключении многие месяцы
[1041]. Отметим, что именно Дзержинский его освободил после одного из арестов: допросил и отпустил. Следует также выделить научно-издательскую деятельность С. П. Мельгунова в годы берлинской и парижской эмиграции
[1042].
Вместе с тем, в отличие от современной ему публицистики, мельгуновские работы до сих пор служат основой при изучении истории красного террора, являясь одним из наиболее цитируемых исследований по расстрелам ВЧК. Первостепенное значение для истории вопроса имеет его широко известная книга «Красный террор в России: 1918–1923», переизданная с дополнениями семь раз. Появление этой книги в 1923 г. не было случайным
[1043]. Незадолго до выхода книги в Лозанне 10 мая 1923 г. белый террорист Морис Конради в ресторане «Сесиль» в Лозанне убил советского дипломата В. Воровского, объяснив свой террористический акт желанием «отомстить большевикам за зверства ВЧК». Летом С. П. Мельгунов опубликовал в периодике статью с характерным названием «Голова Медузы», посвященную красному террору
[1044]. Защитник А. Полунина (сообщника Конради) обратился к Мельгунову с просьбой дать ему материалы для характеристики красного террора в России и получил их. Последующая книга, написанная в течение 6 недель, была приурочена к процессу Конради 5–16 ноября 1923 г. С самого начала книга получила широкий общественный резонанс как в эмигрантских и зарубежных кругах, так и в Советской России
[1045]. Уже в 1924 г. вышло дополненное второе издание, а в 1975 и 1985 гг. книга вышла в Нью-Йорке, в 1990 г. впервые в СССР.
