Хотя сибирская экспедиция Дзержинского оказалась достаточно эффективной, но вопрос об эффективности НКПС все же весной 1922 г. поднимался руководством страны. Так секретарем ЦК Сталиным 6 мая 1922 г. была отправлена телефонограмма зам СТО Цюрупе (копия Ленину), в которой говорилось о просьбе собрать комиссию в составе Цюрупы, Рыкова, Кржижановского, Каменева, Дзержинского о состоянии НКПС для намечения практических мер улучшения с предварительным сообщением о результатах совещания в секретариат РКП
[1162].
В любом случае съезд мало что изменил в политическом положении Дзержинского. Он среди других 27 человек был вновь избран в ЦК РКП (б). По-прежнему нагрузка Дзержинского не ограничивалась тремя ведомствами, он вновь будет получать различные должности и поручения. Так, 20 июня 1922 г. Постановлением Совнаркома Дзержинский был введен в состав Особого временного комитета науки при СНК. 6 июля Дзержинского ввели в состав комиссии Троцкого по промышленности
[1163].
Большая нагрузка была у Дзержинского по линии ГПУ. Открытый Политический процесс над партией эсеров 1922 г. курировал Уншлихт, и именно он решал ключевые вопросы. Дзержинский же давал общие рекомендации, и его роль в практической работе по подготовке процесса и его ведению была не столь значимая. В этот период Дзержинский был более плотно задействован в других разработках ГПУ. Так, более важна была его роль в разрешении вопроса о высылках лиц. Позднее, 18 января 1923 г., Политбюро приняло решение предоставить наркомвнудел Дзержинскому право, с последующим докладом в Политбюро, принимать меры в тех случаях, когда это окажется необходимым в отношении высылаемых в смысле приостановки тех высылок, по поводу которых состоялось решение Политбюро ЦК
[1164].
Летом 1922 г. произошел интересный случай с автомобилем Дзержинского. «В гараже ГПУ раздался телефонный звонок: «Говорит Дзержинский, немедленно подайте мне машину». Машина была подана по указанному адресу. Уже стемнело, а она не возвращалась. В гараже забеспокоились. Позвонили секретарю Дзержинского, но ответил сам Феликс Эдмундович.
— Как? Вы у себя, а где же машина?
— Какая машина?
— Да ваша. Вы же вызвали, и вот ее нет до сего времени.
— Немедленно отыскать машину, пассажиров — ко мне в кабинет!
Автомобиль был задержан, а обнаруженный в нем человек был доставлен в кабинет Дзержинского. Перед Феликсом Эдмундовичем предстал невысокого роста человек в солдатской шинели и фуражке. Бородка клинышком, усы. Доставленный был сильно взволнован, побледнел, усы, борода, губы тряслись.
— А! Дзержинский! — иронически заговорил председатель ГПУ. — Приятно с вами познакомиться. А я думал, что я Дзержинский. Оказывается, вы! Посмотрите, точно Дзержинский. Усы, бородка, одежда! Только вот ростом не вышел…
Пассажир пытался броситься на колени. Путался, прося прощения. Феликс Эдмундович предложил ему твердо держаться, спокойно рассказывать всю правду: зачем вызвал машину, куда ездил. Пока это происходило, стало известно, что задержанный — сотрудник Наркомпути. Никогда ни в чем предосудительном не был замечен, но почему вызвал машину, выяснено не было. Пассажир рассказал об этом сам.
— Сегодня воскресный день… Товарищи решили вместе отдохнуть. Пообедали, выпили… Захотелось с шиком покататься по Москве. Моим товарищам вызвать машину из гаража Наркомпути не удалось. Я назвал их шляпами и поспорил с ними, что вызову машину из гаража ГПУ. Меня подняли на смех. Я предложил товарищам пари, которое было принято. Машина пришла, и мы отправились кататься. Стемнело. На одной из улиц поперек встала чья-то машина, из которой вышли военные. Мои спутники сразу исчезли, а я растерялся.
Пассажир совершенно отрезвел. Феликс Эдмундович назвал все это преступным трюком, который заслуживает самого строгого наказания. Казалось, все кончено: судьба сотрудника Наркомпути незавидная. Но, оказывается, мы ошиблись. Дзержинский поднялся из-за стола и, подойдя к пассажиру, по-отцовски сказал:
— Вы совершили серьезное преступление, угнав государственную машину, и заслуживаете наказания. Но вы правильно поступили, что чистосердечно признали свою вину. Кроме того, вы, как нам сообщили, безупречный работник. Поэтому мы прощаем вас в надежде, что больше вы ничего подобного не повторите. Вместе с тем должен заметить, что вы преподали нам большой урок. Оказывается, у нас в гараже сидят ротозеи, зеваки. У них из-под носа была уведена машина председателя ГПУ. Подумать только! Вы свободны.
Пассажир исчез, как будто его ветром вынесло. Феликс Эдмундович предложил составить приказ с инструкцией пользования машинами гаража. Дело было налажено, виновные понесли заслуженное наказание»
[1165].
24 августа 1922 г. решением Политбюро было решено принять карательные меры партийного характера в отношении членов партии, дающих взятки, или попустительствующих им, для чего создать комиссию в составе Куйбышева, Дзержинского и Рыкова
[1166]. Вскоре Дзержинский был назначен председателем комиссии Совета Труда и Обороны по борьбе со взяточничеством. Это не было случайно, так как Председатель ВЧК-ГПУ всегда заявлял о том, что только подчиняющиеся ему органы могут осуществлять эффективную борьбу с преступлениями по должности. Более того, его слова не расходились с делом, он боролся с взяточничеством, как в ВЧК, так и НКПС
[1167]. Поэтому выбор Дзержинского в качестве председателя указанной комиссии был очевиден. Вскоре, 25 сентября 1922 г., незадолго до очередного отпуска, Дзержинский подписал приказ ГПУ № 230:
«… 1. В Центре и на местах развить деятельность секретно-агентурного аппарата, для чего:
а) задания секретным осведомителям и агентам направить в сторону выяснения лиц, преимущественно крупных, берущих, дающих, посредничествующих в деле взятки и знающих об этом, а также выяснения организационных недочетов в учреждениях, способствующих волоките и взяточничеству;
б) ввести в очаги взяточничества секретных агентов и дать им задание в том же направлении;
в) в целях возможно скорейшего продвижения дел о взяточничестве направлять их в судебные места по подсудности с точным соблюдением установленных законом процессуальных сроков (не более месяца…) и по возможности сократив вдвое допускаемый законом срок, т. е. до двух недель при дознании и месяц при следствии;
