Только Жаннет собралась вставить «Интересно, верблюжьи кизяки не воняют, когда горят?», но в который раз потеряла сознательную связь с бытием.
В следующий просвет она увидела вообще невобразимую картину: Каддафи играл на струнном инструменте, похожем на гитару... нет, как его... на балалайку... ой, нет!... виолончель?.. нет-нет... а! - на мандолине в форме лютни. Верблюд пел под нее писклявым баритоном:
- Висячие сады Семирамиды,
Сокровища погибшей Атлантиды
Дарую от души моей Земфире,
Прекраснейшей из жен в подлунном мире!
«Все, пора в санаторий для психических...», - было последнее, что подумала Жаннет. Глаза закатились, она плавно опустилась на пол и, теряя сознание, полетела в черную, бездонную пропасть.
Вслед ей неслись голоса, усиленные эхом, как стереодинамиками:
- Ха-ха-ха! – по-человечески заливисто ржал верблюд, задрав голову и обнажив зубы, пожелтевшие от жевания жесткой соломы.
- Иа-иа-иа! – по-верблюжьи визгливо вторил ему полковник Каддафи.
Часть 5
1.
Тело Жаннет просыпалось раньше сознания - от чего-то остро пахнущего, настырно вторгавшегося в нос. Что это было, разобрать не удалось: плавающие в полудреме-полубеспамятстве мозги на работу не спешили, на нервные импульсы не отвечали, анализом поступающей информации не занимались. Пустые, погруженные в самих себя, они продолжали пребывать в заоблачной, беспроблемной нирване. Из-за чего тело, потерявшее чувствительность, казалось невесомым, парящим в пространстве, как планета в Галактике.
Единственное напоминание о жизни за пределами жаннетиной физической оболочки – наглый, докучливый запах. Чтоб он сдох! Вернее, испарился - и следов по себе не оставил. Теперь Жаннет придется выходить из по-райски блаженного небытия, чтобы распознать его происхождение и принять меры защиты. А ей так было хорошо, когда ничего постороннего в носу не ощущала...
Срочно возвращаться в себя не хотелось.
Но пришлось. Не открывая глаз, Жаннет осторожно пошевелила членами, для проверки - всё ли на месте. Вроде всё. Прочувствовала голову, лежавшую неудобно приподнято на чем-то твердом; тело, вытянутое в полную длину; ноги - в туфлях; руки - на животе.
Маленький пунктик, отметившийся плюсом – лежала одетой и обутой. Уже хорошо, что не раздели догола... Значит, она не у колдуна Прелати? Отлично. Можно радоваться или подождать? Подождем. Из суеверия. Чтобы не сглазить.
Ну, вот, появились первые мысли, значит, счастливое пребывание в нирване окончено. Будем начинать рабочий день: анализировать, сопоставлять, делать выводы.
Вывод первый. Жаннет лежала не на кровати, а на жесткой кушетке, какие обычно стоят в докторских кабинетах. Где-то невдалеке капала вода и с гулким эхом чмокалась в сосуд с жидкостью. Судя по запахам и звукам, она находилась в медицинском учреждении: в больничной палате или приемном покое специалиста, где протек потолок.
Только не поняла – с каким диагнозом сюда попала. Наверное, с признаками искривления сознания. Или недавно подхваченной зомбической простуды. Или старческого маразма, настигшего ее в молодом возрасте. Или скоропостижной маниакальной шизофринии, обострившейся на почве общения с потусторонними лишенцами души. Ха-ха. Несмешно. Не в морге ли она?
Жаннет покрутила носом в надежде избавиться от резкой, медицинской вони. Избавиться не получилось, зато в сознании всплыло ее название, которое обозначилось словом «нашатырь». Раскрыв глаза, девушка поняла главное – она жива! И не в гробу заживо похоронена. Значит – не грозит превратиться в вампира, пополнить ряды двуногих кровососущих из отряда бескрылых.
Скосив взгляд направо, увидела мужчину с усами и без докторского халата, сидевшего рядом в полу-оборот. Он был одет по-джентльменски: белая рубашка, черные брюки, галстук и жилетка. Правой рукой держал ватку под носом Жаннет, а когда заметил, что она очнулась, немедленно убрал.
Мужчина напоминал кого-то отдаленно знакомого, кого она видела совсем недавно. Да буквально вчера. Имени не воспроизвелось.
- Вы кто?
- Холмс.
- Шерлок?
- Нет, Генри Говард.
- Детектив?
- Нет, маньяк. Вы меня опять не с тем спутали.
Поскольку далее вопросов не последовало, Холмс решил поподробнее просветить Жаннет о собственной персоне.
- Помните, накануне нас представили друг другу? Позвольте повторно представиться: Генри Говард Холмс. Ношу почетное звание самого первого серийного убийцы в истории Америки.
- И что вас заставило?
- Простите, не совсем понял вопрос.
- Ну, побудительные мотивы.
- А в них я не виноват.
Холмс сделал вдохновенное лицо и обратил его к потолку. Подражая поэтам, читающим стихи собственного сочинения, поднял руку с нашатырной ваткой, собираясь декламировать. Или декларировать - теорию собственной невиновности. У каждого убийцы она своя, и в принципе - все похожи друг на друга, как песчинки на морском пляже. Нет, сравнение неточное: при рассмотрении в микроскоп можно заметить, что песчинки очень отличаются друг от друга. Ну, тогда сравним по-другому: похожи, как рисовые зернышки.
- Видите ли, мадам, я – трагическая фигура, - глухим голосом начал Генри Говард и повернулся к Жаннет. - Не в силах был обуздать бурные страсти. Которые охватили меня еще в детстве, а в юности окончательно вышли из-под контроля. Я родился с дьяволом в душе. Я не мог не убивать, как не может молчать поэт, охваченный вдохновением.
- Сравнение убийцы с поэтом – это оригинально...
- Хотите, расскажу – как все начиналось?
Закатив черные, без белков глаза под веки, Холмс проговорил нараспев - в стиле слепого дневнегреческого сказителя и писателя Гомера:
- Великий Враг явился к ложу моей матери при родах, чтобы стать покровителем новорожденного, и с тех пор остался моим спутником навсегда... Ну, как, - Холмс выкатил глаза обратно и уставил их на собеседницу. – Не правда ли драматично звучит?
- Неправда, - не солгала Жаннет.
Холмс не заметил отрицательной критики. У него имелась удобная особенность для творческого человека – не обращать внимания на мнение других о себе. Особенно, если оно не соответствует его собственному.
- Может, поведать вам о моем несчастливом детстве? – предложил он в надежде заинтересовать гостью собственной персоной.
- Не надо, - решительно отказалась девушка.
В очередной раз выслушивать жалостливую историю настроения не было – предыдущие сказители надоели. Тем более про воспитание маньяка из ребенка она в курсе. Классическая схема: жестокий отец, бессловесная мать, одинокий сын, страдающий от отсутствия положительного примера. От нечего делать он занимается препарацией мелких зверушек, впоследствии переходит к препарации людей.
