— О вашем визите я ей тоже сообщу.
— Конечно. А лучше всего — передайте нижайшую просьбу перезвонить капитану Бахметьеву. Это я. Запишите где-нибудь…
— На память я пока не жалуюсь, молодой человек.
Распрощавшись с Лилией, Бахметьев покинул психоаналитический кабинет и двинулся в сторону метро «Горьковская». До встречи с Мустаевой оставалось добрых полчаса, и, пока он размышлял, на что бы их потратить, раздался телефонный звонок.
Ковешников.
Всякий раз, когда Ковешников звонил ему, Бахметьев медлил с ответом. И установленный на рингтон куплет из полузабытой песни «Манчестер и Ливерпуль» в исполнении какой-то французской певицы, доигрывал почти до конца. Упираясь в «жю тэмэ»
[18] и «ку жэм та вуа»
[19], никакого отношения к Ковешникову не имеющим.
Вот и сейчас, сосредоточенно выслушав немудреную историю про Манчестер, Ливерпуль, тысячи незнакомцев и поиски любви, Бахметьев наконец откликнулся.
— Где тебя носит? — желчно поинтересовался Ковешников.
— Вообще-то опера ноги кормят. Как и волка. У меня встреча. Пробиваю одну версию по Ольге Ромашкиной.
Даже под страхом смерти Бахметьев не признался бы лакричному вонючке, что встречается с Анной Мустаевой. Сболтни Женя лишнее — и Ковешников затопчет его, задолбает дешевыми подколками. И гнусными намеками — такими же сальными, как и ковешниковская голова.
— Сворачивайся.
— Не понял.
— Отменяй встречу, чего непонятного? Ты мне нужен.
— А никого другого…
— Никого другого под рукой не нашлось. К сожалению.
Бахметьев пропустил обидную для себя фразу мимо ушей:
— Может, сообщишь тогда, что произошло?
— Ника Шувалова. Девять лет. Пропала вчера днем, во время занятий в художественной школе. Няня ждала ее на улице, но она так и не появилась.
— Мы-то здесь каким боком? Пропажей детей занимаются…
— Пропажей этого ребенка займемся мы, — отрезал Ковешников. — Начальство так распорядилось.
— А как же «Красное и зеленое»?
На том конце провода послышалось сопение. И еще один звук — как будто кто-то легкий (птица или маленький зверек) топчется по гальке. Это Ковешников принялся терзать свой шрам, скрести по нему и постукивать. Так всегда бывает, когда Ковешников страшно недоволен и не знает, как с этим недовольством справиться и в какую дыру его засунуть к чертям. Первое. Девчонка — непростая. Дочь высокопоставленной шишки.
— Это одно и то же. Высокопоставленная и шишка, — зачем-то поправил Ковешникова Бахметьев. — Масло масляное получается.
— Я бы тебе сказал, что получается, грамотей. Уже после того, как девочка исчезла, нашли ее сумку. Альбом, акварельные краски и кисти. Обычный набор для такого рода школ. Так вот, кисти были завернуты в кусок ткани. Знаешь, какой?
— Ну?
— Красные маки на зелени.
Часть третья
Большое Магелланово облако
BESS, YOU IS MY WOMAN NOW. 7:35
Без даты
Мама
НАЧАЛО АУДИОЗАПИСИ
— …Это я ее убил. Не знаю, зачем я это сделал.
— Правильнее будет считать это несчастным случаем.
— Нет. Я знаю, что такое несчастный случай. Несчастный случай — это то, что произошло в Мадриде. На вокзале Аточа. За девять месяцев и пятнадцать дней до того, как я ее убил.
— И что же там произошло?
— Сработали взрывные устройства. В четырех поездах.
— Ничего не слышала об этом.
— Слышали. Просто забыли. Больше десяти лет прошло. Вы, наверное, были маленькой девочкой.
— Погодите… Ну, конечно. Взрывы в Мадриде. Я помню. Тогда мы принесли свечи к консульству. И цветы. Кажется, гвоздики, или, может быть…
— Маки?
— Ну что вы. Это была ранняя весна. И я уже не была маленькой девочкой.
— Как они выглядят?
— Маленькие девочки?
— Гвоздики.
— Обыкновенно. Красные цветы, небольшие. Край цветка волнистый.
— Это маки.
— Красные и белые цветы.
— Белые маки тоже существуют.
— Ранняя весна — слишком холодное время для маков.
— Вы не понимаете. Макам все равно.
— Ну, хорошо. Пусть маки. Мы принесли их к консульству в память о жертвах теракта. Это был теракт. Множество погибших.
— Сто девяносто два человека. И это был несчастный случай.
— Сработали взрывные устройства. В четырех поездах. Вы сами так сказали. Разве это похоже на несчастный случай?
— Снова я все напутал… Несчастный случай произошел раньше. Просто из-за взрывов никто его не заметил. Никто не вспомнил о нем.
— Можете его описать?
— Я потерял птицу.
— Разве можно потерять птицу?
— Потерял из вида.
— Она улетела?
— Просто исчезла.
— Это и есть несчастный случай?
— Когда теряешь что-то важное, разве не становишься несчастным?
— Вы правы. Да. Наверное, это была особенная птица?
— Красные перышки на голове. Желтые лапки. Она — мой лучший друг.
— Мне жаль.
— Хотите, расскажу, как все было?
— Для этого вы здесь.
— Для этого вы здесь.
— Да, конечно. Продолжайте.
— Мы с мамой стояли на перроне в Алькала-де-Энарес. Мы тогда жили в Алькала-де-Энарес, не знаю почему.
— Приехали к кому-то погостить? К родственникам или друзьям…
— Нет-нет. У нас нет друзей и родственников. И никогда не было.
— А птица?
— К птице не приедешь в гости. Я ведь не сумасшедший. Или вы думаете, что я…
— Конечно, нет.
— Потом я расскажу вам о птице. Это важно. Потом, не сейчас. Сейчас утро, и мы с мамой стоим на перроне. Маме надо ехать в Мадрид, я ее провожаю. Вообще-то ехать всего ничего. Минут сорок — и ты на месте, на Аточе, центральном вокзале. Но я всегда провожаю ее по утрам. Смотрю, чтобы никто ее не толкнул. Не задел, когда она садится в вагон. Очень много народу по утрам отправляется в Мадрид. Все работают там.
