— У меня ничего не получилось.
— Все зависит от алгоритма поиска. Ваш не сработал. Что, если мой окажется более удачным?
— Я уверен, что так и есть. Но… Чтобы начать поиски, вам нужно перестать разговаривать со мной. Мне бы этого не хотелось. Не сейчас. Я ведь еще не рассказал, как убил ее.
— Если вам тяжело…
— Нет, но это не имеет значения. Двадцать шестого декабря 2004 года — помните такую дату?
— Честно говоря, нет. Еще один террористический акт?
— Самое разрушительное цунами в истории. Таиланд, Индонезия, Шри-Ланка, триста тысяч жертв.
— Да, теперь я вспомнила. Мои друзья были там в то время. Кажется, на острове Пхукет. Целой компанией улетели встречать Новый год. Слава богу, все они остались живы.
— Близкие друзья?
— Тогда мне казалось, что да. Мои однокурсники по университету. Они уехали с побережья на какую-то экскурсию в глубь острова. Это их и спасло.
— Мы с мамой тоже должны были поехать на экскурсию.
— Значит, и вы были там.
— На Пхукете, да. Мы жили на второй линии, но почти у моря. В гостинице «Шантара Хосор». Большой корпус с парком и фонтанчиками, и бунгало на пляже. Может быть, мы с мамой даже видели ваших друзей.
— Они не останавливались в гостинице, арендовали виллу.
— От фонтанчиков ничего не осталось. Глупо жалеть какие-то фонтанчики, когда столько жертв, правда?
— Глупо, но очень по-человечески.
— Значит, вы не осуждаете меня?
— Я никого не осуждаю в принципе. Просто стараюсь понять.
— А убийство? Вы могли бы его понять? Могли бы сказать — это глупо, но очень по-человечески?
— Это зависит от множества вещей.
— Да. Множество вещей. Все так и было. Вещей обнаружилась уйма. Ракушки. Креветки. Сгустки медуз. Как будто желе таяло на солнце. Я видел даже ружье для подводной охоты. А еще чей-то резиновый шлепанец. Много мелких рыбешек. Они еще дышали, когда отступила волна. Вы же знаете, как все произошло.
— Я не особенно интересовалась.
— Сначала ушла вода. Метров на двести от береговой линии. Может быть, на пятьсот. На километр или два. Вот все и оказались застигнутыми врасплох — и креветки, и люди. Мы с мамой должны были уезжать с побережья… Сейчас я вспомню зачем…
— На экскурсию. Вы говорили, что была запланирована какая-то экскурсия.
— Кажется. Но я не уверен. Сейчас я вспомню. Кто-то должен был приехать в тот день. Точно. Человек, который был очень дорог маме. Но не отец. Его автобуса не было на стоянке, я бы сразу узнал этот автобус. К тому же отец давно умер. Потому и не приехал за нами. Но должен был появиться кто-то другой. Кто-то важный. Сейчас я вспомню. Сейчас.
— Не переживайте так. У нас есть время. Вы сами сказали.
— Времени совсем мало. Скоро вернется большая волна и все сметет. Креветок и людей. И ракушки со шлепанцами. А я еще должен убить ее. Сами видите — времени в обрез.
— Тот человек, который должен был приехать, — друг вашей мамы?
— У нас с мамой не было друзей, сколько можно повторять? И… Если так — то он и был кем-то другим. Больше, чем друг? Кто он тогда?
— Обычно таких людей называют возлюбленными.
— Лучше вам помолчать.
— Я просто ответила на ваш вопрос.
— Лучше помолчать.
— Хорошо.
— Сейчас. У него странное имя. Короткое. Как «уйди». Или «вернись».
— Как скоро придет волна?
— Скоро. Когда я смотрел на него — тоже запрокидывал голову. И раз я не перуанец… Кто еще смотрит на людей снизу вверх?
— Мне лучше помолчать?
— Нет, говорите.
— Дети. Иногда так смотрят на взрослых дети.
— Очень болит голова.
— Я могла бы помочь вам. У меня есть таблетки.
— Нет. Я справлюсь. Уже справился. Если то, о чем вы сказали, правда, — значит, я знаю этого человека очень давно. Как я мог забыть его имя?
— Оно ближе к «уйди»? Или «вернись»?
— Уйди. Да. А мама… она не хотела уходить. Так и стояла на пляже, с которого схлынула вода. Другие люди тоже стояли. Они были удивлены тому, что произошло с морем. Они искали его. Еще бы, как тут не удивиться: ты пришел, а моря нет. И куда оно подевалось — неизвестно. Потом кто-то сказал, что оно просто отступило, а не исчезло вовсе.
— Кто-то?
— Я не знаю кто. Потом кто-то сказал, что надо уходить. Это были разные люди. Тот, второй человек, кричал. Но никто не понимал его. Из-за языка, наверное. Он говорил на непонятном языке. Адорабль. Оншонто.
— Но вы же как-то поняли его?
— Не я. Мама. Она сказала мне: посмотри, какой странный человек. Кричит, размахивает руками, показывает на гостиницу. Очень, очень странный. Страннее того колумбийца, который хотел отнять у мамы сумочку в Алькала-де-Энарес. Он был рядом с нами не больше десяти секунд, а потом побежал по берегу. А потом побежал прочь от берега. Но этого я уже не видел, потому что появилась моя птичка.
— Там, где стоял тот заполошный человек?
— Да.
— Вы когда-нибудь брали ее в руки, вашу птицу?
— Да. Ничего лучше этого не придумаешь. Жаль, что это случилось лишь однажды. Давным-давно.
— Когда вы были ребенком?
— Лучше вам помолчать.
— Хорошо.
— Очень болит голова.
— Я могу снять боль.
— Никто не может снять боль. Мама могла бы, но есть вещи, о которых она не должна знать. Для ее же спокойствия.
— Вы можете рассказать о них мне. Если хотите. О моем спокойствии думать необязательно. Боль как-то связана с птицей?
— С тем, что я больше не могу взять птицу в руки. Может быть. А может быть, и нет.
— А если накрыть ее шапкой? Накрыть платком? Я могла бы помочь в этом, если бы вы позволили…
— Ненавижу, когда кто-то задумывает такие ужасные вещи. Вы мне нравитесь, вы добрая и пытаетесь понять, в отличие от остальных. Которые только и могут, что кричать и размахивать руками. Лучше вам помолчать. Для вашего спокойствия.
— Хорошо.
