— Считаете меня сумасшедшим?
— Считаю, что вам уже пора сделать то, о чем вы говорили. Или время еще не пришло?
— Почти пришло. Когда появляется моя птица, значит — время пришло.
— Мы возвращаемся на пляж на Пхукете?
— Мы и не уходили оттуда. Только море ушло. И я увидел птицу. Она клевала что-то… Наверное, это были креветки. Или маленькие рыбешки, еще живые. Она клевала и смотрела на меня. А мама смотрела себе под ноги. А я смотрел кино.
— То самое, очень маленькое? Когда в финале рвется пленка?
— В тот раз оно было длиннее обычного. Ненамного.
— Что же вы увидели?
— Маму. Как она плывет в арыке. Ужасно болит голова, ужасно… Знаете, что такое арык?
— Примерно представляю себе.
— Этот был непохож на другие. Что бы вы там себе ни представили. Но я уже видел его когда-то. Когда-то я уже был в нем.
— Вы тонули?
— Кто-то другой, не я. Она была рядом со мной. Она спасла меня.
— Мама?
— Моя птичка. С красными перышками на голове и желтыми лапками. А в том коротком фильме, который я увидел, мама плыла. И глаза у нее были закрыты. И у всех остальных были закрыты глаза. Множество людей, множество закрытых глаз.
— Они были мертвы?
— Нельзя сказать точно. Слишком короткий фильм. Я только помню, как они стали разбиваться, — словно были стеклянными. Р-раз — и от человека ничего не остается, кроме осколков.
— А… мама?
— Да-да, хороший вопрос. Если бы она была стеклянной, как все остальные, — было бы легче. Она просто разбилась бы — и все. Но мама — из плоти и крови. Маме больно, когда стеклянные осколки задевают ее. Ранят. Лицо, руки, лоб — все прошито ими. Еще немного — и живого места на ней не останется.
— Вы увидели это?
— Нет. Фильм кончился. Пленка покрылась пузырями и сгорела. Все как обычно. И я должен был сделать то, что обычно и делаю. Спасти ее.
— Что-то пошло не так?
— Я сказал: нам нужно уходить с пляжа. Прямо сейчас.
— А она?
— У нас есть еще время — вот что она ответила. Тогда я напомнил о встрече. С тем человеком, который больше, чем друг. И мама согласилась. Почти согласилась. И даже взяла меня за руку, как делала всегда. А потом у нее в сумке зазвонил мобильный.
— Она ждала звонка?
— Не этого. Потому что она удивилась. Нет, это неправильное слово. Она стояла как громом пораженная. Как будто снова умер отец и она только что узнала об этом.
— Вы помните, как умер ваш отец?
— Не уверен. Но мама ведь точно бы запомнила, правда?
— Скорее всего.
— Разговор был не очень длинным. Два или три моих фильма поместились бы в нем, не больше. Только она не разговаривала — слушала. А потом сказала что-то про маленький бар. Как же он назывался? Нет, не помню…
— Это важно?
— Важно, что он был совсем рядом, в паре десятков метров от нас. Пляжный бар с пятью столиками под навесом.
— А птица?
— Что?
— Ваша птица. Все это время она была рядом с вами?
— А-а… Да, да. Она подошла даже ближе, чем обычно. Мама сказала, что будет ждать в этом баре. И отключила телефон.
— И вы не поинтересовались, кто звонил?
— Все равно бы я ничего не добился. И у нее было грустное лицо… И очень грустные глаза. Ничего грустнее я не видел. Мы должны уйти — вот что я сказал. И взял ее за руку. Думал, она послушается, как слушалась всегда. Ты не можешь здесь остаться — вот что я сказал еще. «Это ты не можешь», — ответила она. Ты не можешь, а я должна. Все уговоры были бесполезны. Что бы вы сделали на моем месте?
— Не знаю. Попыталась бы убедить. Сказала бы, что ей грозит опасность.
— Ничего другого?
— Я не могу так. Мне нужно подумать.
— Вы совсем не помогаете мне, когда помощь действительно требуется. Я надеялся, что будет по-другому.
— Я не должна кричать и размахивать руками.
— Хорошо, что вы это уяснили.
— Хотя некоторые операции по спасению предполагают подобное.
— Не эта.
— Тогда я осталась бы с ней.
— Что? Я не слышу вас.
— Я осталась бы с ней.
— Не слышу вас! Не слышу!..
— Я осталась бы с ней.
— Лучше вам помолчать. Очень болит голова. Очень… Мне было уже все равно, испугаю я маму или нет. Если мы не уйдем отсюда прямо сейчас — случится самое страшное, — вот что я сказал ей.
— Самое страшное уже случилось.
— Что? Вас ведь не было там.
— Видите? Я действительно кое-что понимаю. И могу помочь.
— Вас не было там, но это не имеет значения. Мама сказала мне именно это. Слово в слово. Попросила отнести сумочку в гостиницу.
— И вы послушались?
— Вы знаете ответ. Иначе мы не говорили бы сейчас. Мама сидит в плетеном кресле у самого дальнего столика. И смотрит в ту сторону, куда ушло море. На ней ее любимое платье — красные маки на зеленом фоне. Кажется, оно, но я не уверен… Почему я не уверен? Почему я ни в чем никогда не уверен?
— Нам нужно время, чтобы в этом разобраться.
— Хотите перетянуть его на свою сторону?
— Его?
— Время. Вы до сих пор не поняли, что дело совсем не в нем? Сколько бы времени ни прошло, мама будет сидеть за тем столиком. Сидеть и смотреть на море.
— А вы? Что будете делать вы, сколько бы времени ни прошло?
— Идти в гостиницу с маминой сумочкой. Сначала идти, потом — бежать. Мимо фонтанчиков, мимо стоянки с автобусами, она совсем рядом с центральным входом. Я хотел подняться в номер. Мы условились, что я буду ждать маму там, я говорил вам?
— Нет.
— Но я даже не вошел в гостиницу. Потому что снова увидел птицу. Она сидела на скутере. Знаете, такие маленькие мопеды? — ими управляют без прав…
— Конечно, знаю. У одного моего приятеля был скутер.
— Я просто хотел приблизиться к ней. Но она исчезла, как исчезает обычно. В самый неподходящий момент, когда была так нужна мне. А скутер остался, что ему сделается. И ключ зажигания торчал в замке. А на руле висел шлем.
