Кудеяров с участковым сидел в опорном пункте, размышлял про себя. Францев что-то искал в компьютере.
— Вот, — произнес он наконец, — нашел! Страничка Людмилы Уманской в соцсетях — бывшей жены нашего Леонида Владимировича. У нее новый муж. Она счастлива: много фотографий. Дама, конечно, уже в возрасте, выглядит как раз на свой полтинник. Бывшего мужа упоминает лишь однажды, комментируя пост подруги по фейсбуку… Слушай: «Я только сейчас поняла, как это здорово — жить, радоваться простым удовольствиям: небу над головой, солнцу, травке весенней…» И все это в открытом доступе, словно пишет не подруге, а всем. «Солнце, травушка-муравушка…» — Францев оторвал взгляд от монитора и посмотрел на Павла: — Красиво излагает, да? И вот дальше слушай: «А прежде все это мне было недоступно. И все из-за козла, бывшего мужа…» Откровенная тетка, так не стесняясь о человеке, с которым прожила столько времени. Как будто говорит о ком-то другом, а не о нашем земляке Уманском, который в драке побеждает троих неслабых мужиков, который спит с самой красивой женщиной городка. Который, по слухам, еще и танцует, как бог. К тому же — богатый мужик с роскошным домом. А теперь посмотри на ее фотки.
— Чьи? — не понял Кудеяров. — Карины?
— Да на бывшую жену Леонида Владимировича посмотри!
Павел поднялся и подошел к компьютеру. Взглянул на монитор. На страничке было несколько снимков полноватой пятидесятилетней блондинки с крашеными редкими волосами. На всех фотографиях она одинаково напряженно улыбалась.
— Ты можешь представить такую на улице под ручку с Уманским? Я лично — нет. Да я тут же бы сам застрелился, если бы эта тетка меня под руку схватила. Что думаешь по этому поводу?
— Мне кажется, что Уманский по какой-то причине женился на ней, а потом сбежал. Человек он свободный в душе и жить с такой не захотел. Сбежал от нее и стал трудиться себе во благо. А потом, заработав на обеспеченную старость, перебрался сюда к нам… Впрочем, зачем гадать? Пойду к нему и спрошу сам.
— Ты серьезно?
Павел кивнул, а потом постучал пальцем по столу.
— А к тебе большая просьба, Коля, вызвони Алену, а лучше сходи к ней сам. Уговори ее уехать на какое-то время. Пара недель — не больше. Она ведь из Ростова, если я не ошибаюсь? Или из тех краев… Пусть навестит родственников.
— Это денег стоит, а у нее не думаю, что лишние водятся.
— У нее есть деньги. Скажи ей, что «Газель» подождет пока. Есть вещи поважнее — ее собственная жизнь, например. А что касается трат, думаю, потери ей компенсируют.
— Хорошо, — согласился Францев. — Так и передам слово в слово. Скажу, что это твои рекомендации. Меня-то она не шибко уважает.
Они вышли вместе, потом пожали друг другу руки и разошлись. Павел шел по улицам вечернего городка. Пересек заканчивающий свою работу рынок. Продавцы убирали с прилавков товар и отвозили на тележках в небольшой ангар. Возле памятника дискоболу расположилась молодежь. Кто-то сидел на постаменте, кто-то на корточках. Курили, пили пиво из бутылок, смеялись. Всем им было лет по четырнадцать-пятнадцать. Девчонки с подведенными глазами и пацаны с бритыми затылками. Проходя мимо них, Павел посоветовал быть осторожными, чтобы не опрокинуть дяденьку в трусах.
— Да пошел ты! — ответил ему самый смелый ребенок.
И все остальные засмеялись.
Нарисованный мелом на брусчатке силуэт не стерся, лишь побледнел слегка. Странная поза лежащего на подогнутой ноге человека. Кудеяров остановился и еще раз рассмотрел рисунок, представляя, как может упасть человек, чтобы поза получилось именно такая. Скорее всего, нападение было внезапным, со стремительностью, на которую старая женщина не способна. Конечно же, на Карину напала не ненавидящая ее Лидия Степановна, а сильный мужчина, который, накинув удавку, потянул жертву на себя, а потом опустил вниз, завершая начатое уже на земле.
За воротами дома Лидии Степановны стояла тишина, на участке адвоката Куравина звучала музыка — какая-то знакомая джазовая мелодия. Возле ворот отца Петра Кудеяров тоже замедлил шаг и прислушался. И там было тихо, а потом мужской голос совсем рядом произнес:
— Душа моя, не надо пропалывать грядки каждый день.
— Так пока я одну очищаю от сорняков, на другой новые сорняки вырастают, — ответил совсем тихий женский голос.
Павел замер, потому что предугадал ответ.
— Все как и в нашем духовном усердии, когда мы пропалываем души людские, освобождая их от грехов, а в них новая скверна произрастает.
Закончив путь возле глухой калитки участка Уманского, Кудеяров нажал кнопку переговорного устройства.
— Я вижу вас, — вылетел голос Леонида Владимировича. — Заходите и дверь за собой не закрывайте, она с доводчиком и сама захлопнется.
Дом был из красного кирпича и стоял на высоком цоколе. Хозяин вышел, чтобы встретить гостя на крыльце, пропустил в дом и спросил сразу:
— Что пить будем?
— От закуски зависит.
— У меня грибочки есть, маринованные белые и соленые рыжики имеются, также сало, домашняя буженина, огурчики… Все это под водочку хорошо пойдет. Не возражаете?
— Нет, конечно.
Кудеяров оглядел просторную гостиную, в которой нашлось место и для барной стойки. Перехватив его взгляд, хозяин показал на три кресла вокруг низкого стола.
— Располагайтесь там. Барная стойка для короткого разговора, а мы, как мне кажется, долго общаться будем.
Павел расположился, хозяин принес закуски, поставил на стол, из холодильника под стойкой достал бутылку. Потом прихватил еще одну — мартини.
— Карине тоже нальем стаканчик, — объяснил он. — Ей нравился хороший вермут и в чистом виде, и в коктейлях.
Уманский наполнил рюмки водкой, мартини налил в коктейльный бокальчик. Поднял рюмку и тихо произнес:
— Спи, родная, и успокойся там. О ребенке я позабочусь.
Павел выпил молча, закусил огурчиком и подумал, что Леонид Владимирович никакой не убийца, притвориться таким проникновенным не получится ни у кого.
— Следствие продвинулось хоть как-то? — поинтересовался Уманский.
— А нет никакого следствия. Дело-то еще не возбуждено. И то, чем я здесь занимаюсь, — это моя собственная инициатива. Продвинулось немного, разумеется. Круг подозреваемых определен. И вы туда тоже входите, само собой.
— Это понятно, но раз вы здесь да еще выпиваете со мной, то всерьез мою кандидатуру не рассматриваете.
— Ну почему? Хотя, признаюсь честно, есть кандидатуры с большей степенью вероятности причастные.
— Я тоже думаю над этим, то есть я даже не могу думать ни о чем другом с той минуты, как увидел Карину убитой. Только с ее уходом понял, насколько мы близки были. Дело даже не в том, что мне знаком каждый сантиметр ее тела, знаком ее запах, ее дыхание, ритм ее сердца, я знаю и не забуду никогда ее объятий, повторяю — не в этом дело. Такое ощущение, что я потерял все это, но ведь куда страшнее было ей! Не хочется даже думать о том, что она испытала в последнюю минуту своей жизни. А ведь она спешила ко мне с какой-то целью. Может, хотела спасти, но вот от чего?
