Харпер невольно припомнила, как обычно кончаются романы мотылька со свечой: мотылек летит навстречу гибели, крылья дымятся. Но высказывать мысль вслух сейчас не стоило.
Тут заговорил Гилберт Клайн, сидевший у печки. Харпер заметила, что он обхватил рукой талию Рене.
– Как приятно все-таки оказаться хоть ненадолго за пределами мясного холодильника. Когда я в следующий раз выберусь глотнуть свежего воздуха, надеюсь, больше обратно не вернусь. Но сейчас у нас всего полчаса. Если нужно что-то решать, давайте решать сейчас.
Мазз, задрав подбородок, уставился поверх своего мясистого носа на хозяйственную сумку Харпер.
– Не знаю, как остальные, но я лучше всего решаю после выпивки. Похоже, медсестра принесла то, что доктор прописал.
Харпер достала бутылку бананового рома.
– Дон, организуете посуду?
Она разлила ром понемногу в пеструю коллекцию щербатых кофейных чашек, жестяных кружек и уродливых стопок; Дон раздал порции. Последнюю чашку Харпер протянула Алли.
– Серьезно? – спросила Алли.
– На вкус лучше камешка.
Алли одним глотком опрокинула четверть дюйма, налитые Харпер, и скорчила гримасу.
– Господи. Совсем не лучше. Моча. Как бензин, в который макнули шоколадный батончик.
– Значит, хочешь еще? – спросила Харпер.
– Хочу, – ответила Алли.
– Увы, – покачала головой Харпер. – Ты несовершеннолетняя, и тебе только один глоток.
– Я, когда ел сардины из банки, потом выпивал и масло, – сообщил Дон. – Это было отвратительно. В масле всегда рыбные хвостики, и глаза, и гребаные кишки, и рыбьи какашки, а я все равно пил. Не мог удержаться.
Гил сказал:
– Я видел кино, где мужик говорит, что ел собак и жил, как собака. Я собак не ел, но в Брентвуде некоторые ловили и ели мышей. Называли их «подвальные цыплята».
– Худшее, что было у меня во рту? – задумчиво произнес Мазз. – Не хочу вдаваться в подробности в приличной компании, но звали ее Рамона.
– Очень мило, Мазз. Тонкий вкус, – сказала Рене.
– Вообще-то вкус был отвратительный, – ответил ей Мазз.
– А вот кстати: вы будете есть плаценту? – спросила Рене у Харпер. – Вроде сейчас это модно. У нас в книжном было руководство для беременных – и в конце целая глава: рецепты блюд из плаценты. Омлеты, соус для макарон и прочее.
– Нет, не думаю, – ответила Харпер. – Есть плаценту – это уже почти каннибализм, а я рассчитывала на более достойный апокалипсис.
– Крольчихи едят свой приплод, – сказал Мазз. – Это я узнал, когда читал «Обитателей холмов». Мамаши, похоже, жуют своих новорожденных постоянно. Щелкают, как орешки.
– Хуже всего, – сказала Алли, – что вы все выпили только по одному глотку.
Дон спросил:
– Так кто капитан нашего корабля? Кто прокладывает курс?
– Обожаю ваш морской жаргон, – сказал ему Джон Руквуд.
– А он прав, – сказала Рене. – Это и есть первый вопрос, да? Мы должны провести голосование.
– Голосование? – переспросила Харпер. У нее появилось ощущение, что она единственная, кто не смог понимающе улыбнуться – и это было не очень приятно.
– Нам нужен злой гений, – пояснила Рене. – Который будет определять повестку на собраниях. Который будет проводить голосование. Принимать срочные решения, когда нет времени на голосование. Помыкать приспешниками.
– Бред какой-то. Нас всего семеро. Восемь – если считать Ника.
Дон Льюистон поднял брови и с вопросительным выражением лица повернулся к Рене Гилмонтон.
– Добавьте еще пятнадцать, – сказала Рене.
– Семнадцать, – возразил Дон. – Братья Макли тоже с нами.
– Так что же… есть… двадцать пять человек, готовых выступить сами по себе? – спросила Харпер. «Отряд Дамблдора, – сразу пришло в голову. – Братство кольца».
– Или выступить против Бена и Кэрол, – сказал Дон, – и захватить чертов лагерь.
Заметив, как побледнела Алли, Дон добавил:
– Выступить деликатно, я имею в виду. Вежливо. Ну, знаете. Уважительно.
– Что-то мы можем решать голосованием, – сказала Рене. – Но в условиях конспирации многие решения приходится принимать единолично. Это важная работа, и вряд ли благодарная… и небезопасная. Представьте, что может случиться с тем, кого мы выберем, если нас раскроют.
– Мне и представлять не нужно, – сказала Алли. – Я и так знаю. Когда моя тетя говорит, что нужно вырезать гнильцу из лагеря, она не играет словами. Она хочет зарезать суку. Она готова убивать. Она готова показать пример. – Алли улыбнулась, хотя и слабо. – Я читала, что в истории публичные казни были популярны. Уверена, если тетя Кэрол объявит о публичной казни, миссис Хилд обеспечит всех попкорном.
В печке треснул и зашипел огонь. Щелкнул уголек.
– Ты серьезно думаешь, что может дойти до такого? – спросил Гил, впрочем, не слишком удивленным тоном. – Публичные казни?
– Парень, – сказал Мазз. – После дерьма, которого мы навидались в Брентвуде, странно, что ты спрашиваешь. Я-то не слишком боюсь последствий. Я уже решил, что на все пойду, лишь бы выбраться из этого подвального мясного холодильника… так или иначе. На своих ногах или на носилках.
– И я, – отозвался Гил.
Харпер возразила:
– Но мы не можем голосовать сегодня. Раз уж есть еще пятнадцать… семнадцать человек, готовых идти с нами. Как это сделать?
Дон, Рене и Алли переглянулись, и Харпер снова почувствовала, что они опережают ее на шаг.
– Харпер, – сказала Рене. – Мы уже это сделали. Все уже проголосовали, кроме семерых, собравшихся в этой комнате – и, по-моему, братьев Макли.
– Не-а, – поправил Дон. – Они тоже уже высказались.
– Тогда остались только мы. И, скажу вам, все это было непросто. Нелегко голосованием выбирать главу секретного общества. Ведь я никому не могла сказать, кто с нами, а кто нет. Не люблю паранойи. Но нельзя было сбрасывать со счетов возможность, что кто-то из тех, кому я сообщила, что мы собираемся удрать из лагеря Уиндем, передаст информацию Кэрол. Например, никто не проголосовал за Майкла Линдквиста. Наверняка большинство обалдеет, узнав, что он с нами. Он – правая рука Бена Патчетта. И большинство голосов сосредоточены вокруг двух-трех очевидных кандидатов.
– А кто такие очевидные кандидаты?
– Любой, кто больше не входит в Свет. Любой, кто не подпевает песне Кэрол. По сути – те, кто сегодня в этой комнате. Мы не только еще не проголосовали, мы – лидирующие кандидаты. – Рене достала из потертой полосатой сумочки стопку желтых линованных листов и положила ее на стол. – Когда мы заполним собственные бюллетени, я сообщу, как проголосовали остальные.
