Она загорелась. Открыв глаза, Харпер увидела, что сложенная лодочкой ладонь полыхает холодным пламенем – голубым мистическим пламенем – вокруг стрелы; Харпер вскрикнула, пораженная, и уронила стрелу.
Пожарный вцепился в руку Харпер и сунул ее ладонь под полу своей куртки, чтобы потушить огонь. На щеках Джона проступили красные пятна. Глаза за очками расширились.
– Что вы делаете?
– Ничего, – сказала она.
– Ради бога, что вы задумали? Хотите смерти?
– Я… я только хотела посмотреть…
Но он отвернулся, взмахнув курткой, как крыльями, и начал карабкаться на дюну.
Харпер догнала его на гребне – это была самая высокая точка острова. Под ними виднелась хижина, встроенная прямо в склон. Крышу укрывали мох и водоросли. Харпер попыталась взять Джона за плечо, но он повернулся, скинув ее руку.
Он смотрел удивленным изучающим взглядом; глаза блестели за квадратными линзами очков.
– Так все ради этого? Напоить меня, уболтать и посмотреть – вдруг вам удастся обманом заставить меня научить вас, как сгореть заживо?
– Нет, Джон. Нет. Я поцеловала вас только потому, что хотела поцеловать.
– Знаете, что случилось с последним человеком, который хотел достать горящего кролика из цилиндра?
– Я знаю, что случилось.
– Да не знаете вы ничего. Понятия не имеете. Она превратилась в золу. – Джон постепенно отступал от Харпер.
– Я знаю, что она умерла. И знаю, что это было ужасно.
– Заткнитесь. Вы знаете одно: у меня есть то, что вам нужно, и вы готовы сделать все, чтобы это заполучить: подпоить меня, носиться со мной, трахнуть, если понадобится.
– Нет, – сказала Харпер. Она словно попала в заросли крапивы – выбраться невозможно, а каждый новый шаг заводит глубже в жгучий клубок. – Джон. Пожалуйста.
– Вы не знаете, что с ней произошло. И не знаете, что происходит до сих пор. Вы не знаете о нас ничего. – Он закинул лук за край крыши – только тут Харпер заметила, что он уже стоит на хижине. Джон сделал еще шаг.
– Убирайтесь. И никогда не повторяйте то, что сделали сейчас. – Джон вскинул ладони. Золотое свечение пробивалось из его драконьей чешуи. Ладони превратились в блюдца, окаймленные пламенем. – Если не хотите гореть вот так вечно.
– Джон, остановитесь, не двигайтесь. Просто стойте, где стоите, и…
Он не слушал. Отступил еще на шаг и раскинул руки. Огненные крылья протянулись по куртке от ладоней к бокам. Из ноздрей вырывался черный дым.
– Если не собираетесь остаток жизни провести в аду, – сказал он. – Как мо… м-м-ма…
Его глаза удивленно расширились. Он начал размахивать руками, пытаясь обрести равновесие, и чертил в воздухе огненные круги. Правая нога поехала и соскользнула с крыши. Джон упал на одно колено, потянулся и ухватился за пучок травы. На какое-то мгновение он застыл, согнувшись. Длинные стебли травы полыхнули медными нитями и сгорели в горячей ладони.
– Джон! – воскликнула Харпер.
Проскользив по жестяному покрытию, он упал с края крыши в ночь. Харпер слышала, как он рухнул на дюну – стук, удар, выдох.
Тишина.
– Ничего не сломал! – крикнул Пожарный. – Не беспокойтесь! Я в порядке!
И снова замолчал.
– Вот только, пожалуй, запястье, – произнес он неожиданно печальным голосом.
Харпер закрыла глаза и облегченно выдохнула.
– Ай, – сказал Пожарный.
14
Вправив полулунную кость – с сочным «чпок» и пронзительным криком, – Харпер снова забинтовала запястье и заставила Пожарного выпить два ковша ледяной воды с четырьмя таблетками адвила. Потом велела лечь и сама прижалась к нему на узенькой койке, обхватив за пояс.
– Кретин, – сказала она ему. – Ваше счастье, что не сломали заново ребра.
Он накрыл покалеченной ладонью ее руку.
– Простите, – сказал он. – За то, что я наговорил.
– Хотите рассказать? О том, что случилось с ней?
– Нет, – сказал он. – Да. А вы действительно хотите услышать?
Харпер подумала, что и так знает большую часть, но обхватила большой палец Джона, чтобы показать, что готова слушать. Он вздохнул – устало и измученно.
– Время от времени мы с Сарой приплывали сюда… в коттедж на этом островке, чтобы побыть наедине. Алли с нами не ездила – она уже почти совсем перешла на ночной образ жизни и спала весь день, чтобы набраться сил перед ночными похождениями. Ник увязывался за нами, но обычно дремал после пикника в дюнах. В доме были кровати, но он любил спать в лодке. Ему нравились приливные волны и то, как лодку постукивает о сваи. Тогда рядом с коттеджем была маленькая пристань. И всем было хорошо. Мы с Сарой могли выпить вина, подышать свежим воздухом и заняться тем, чем обычно занимаются взрослые в коттедже.
Однажды, после обеда из холодного цыпленка и салата с изюмом, мы лениво возились под простыней. Сара уже задремывала и попросила меня проведать Ника. Я вышел босиком и в джинсах и увидел огонь над лодкой. Я бы наверняка заорал, но от ужаса не мог набрать воздуха в грудь. Я брел, покачиваясь, к пристани, пытаясь позвать Ника по имени – как будто он мог услышать. Но получался только тихий хрип. Я был уверен, что найду его в огне.
Но он не был в огне, он выдыхал огонь. Когда лодка стукалась о сваи, он выкашливал красный огненный гриб и тихонько, сонно хихикал. По-моему, он был в полудреме и сам не совсем понимал, что делает. Он не знал, что я смотрю. В конце концов, услышать меня он не мог и в мою сторону не смотрел, поглощенный играми с огнем. Я уже стоял на коленях – ноги не держали. Я наблюдал за Ником минуты две-три. Он выдувал огненные кольца, а потом шевелил пальцами и пускал стрелу пламени сквозь эти обручи.
Наконец я нашел силы подняться на ноги, хотя колени по-прежнему тряслись. Шатаясь, я пошел обратно в коттедж. Язык прилип к нёбу, и пришлось выпить воды, прежде чем я смог заговорить. Я нежно разбудил Сару и сказал, что должен показать ей кое-что и бояться нечего. Сказал, что это связано с Ником, и он в порядке, но ей нужно увидеть, что он делает. И повел ее наружу.
Когда она увидела вырывающийся из лодки огонь, то сама обмякла, и я придерживал ее за руки. Но она не кричала, не плакала. Она позволила мне подвести ее к нему, поверив, что нет причин для паники.
Мы стояли над Ником и смотрели, как он играет с огнем, минут пять – больше Сара не выдержала, она опустилась на колени и потянулась в лодку, чтобы коснуться Ника. Она погладила его по волосам, Ник очнулся от своего транса, немного покашлял дымом и посмотрел слезящимися глазами. Он запрыгнул на борт лодки, смущенный, как будто его застукали над журналом с девочками.
Сара забралась в лодку, дрожа всем телом, и обняла Ника. Потом спустился я. Мы долго сидели, молча разговаривая. Ник сказал маме: нет, не больно, совсем ничего не болит. Он рассказал, что занимается этим уже несколько дней, и ни разу не было больно. Рассказал, что всегда делает это в лодке, потому что качка океанских волн помогает ему настроиться. Рассказал про свои маленькие трюки. Он может выдыхать дым или языки пламени, может поджигать ладошку, как факел. Рассказал, что делал маленьких огненных воробьев и запускал их летать, а иногда ему казалось, что он летит вместе с ними и что он сам воробей. Я попросил показать, но он сказал, что не сможет – прямо сейчас. Сказал, что когда поджигает себя, ему требуется время, чтобы восстановиться. И после запуска воробьев – так он называл это на языке жестов – иногда бывает трудно согреться и трясет, как при гриппе.
